Особое мнение

все

Интервью

вопрос-ответ

задать вопрос

Эксперты

О продовольственной безопасности, продуктовом патриотизме и сельскохозяйственных брендах Бурятии «Номер один» рассказал заместитель председателя комитета по экономической политике Народного Хурала, доктор сельскохозяйственных наук Анатолий Кушнарев.

— Анатолий Григорьевич, сегодня в связи с санкциями со стороны Запада и ответными мерами России на первый план выходят вопросы по обеспечению продовольственной безопасности страны. Как Вы считаете, насколько сильно отразятся санкции на сельском хозяйстве Бурятии?

— Аграрии отнеслись к санкциям нормально – наконец-то появляется возможность поднять собственное производство. Главное, у власти меняется отношение к крестьянину. Ведь в девяностых годах сельское хозяйство называли «черной дырой», мол, сколько денег ни вкладывай, толку не будет. Но, во-первых, вкладывали очень мало по сравнению с советским периодом, во-вторых, то поколение, выросшее при затратных технологиях прошлого, не могло резко поменяться и приспособиться к рыночной экономике.

Кроме того, на мой взгляд, тогда специально было развалено крупнотоварное сельское хозяйство, и была установка на фермерские хозяйства. Это делалось под диктовку Международного валютного фонда, после чего к нам хлынуло импортное продовольствие, мягко говоря, не совсем качественное.

Но это все было, а сейчас наши аграрии ждут, помимо лозунгов, конкретных действий и финансового обеспечения. Насколько мне известно, сегодня изыскано 650 миллиардов рублей на дополнительное финансирование сельского хозяйства на пять лет. Я думаю, что определенная сумма пойдет и на республику.

— Тем не менее мы продолжаем политику опоры на фермы, только теперь они называются гурты. Вокруг них, якобы, должно возрождаться село…

— Нам надо четко понимать: фермеры Россию не накормят, так же как и Бурятию. Нам все равно нужно развивать крупнотоварное производство. Например, в Голландии, где все сельское хозяйство фермерское, крестьяне объединяются в агрокооперативы, чтобы продвигать свои интересы. И не только по производству продукции, но и, что не менее важно, по его сбыту. У нас нужна подобная система, которая объединила бы сельхозпроизводителей и позволила им лоббировать свои интересы. Есть же у нас Союз промышленников, например.

Речь идет не о развитии сельского хозяйства за счет хуторов, гуртов и стоянок, а о сохранении сельских территорий как таковых. Сейчас мы не говорим о развитии сельского хозяйства, сейчас надо говорить о развитии сельской местности. Поэтому программа развития сельской территории очень обширна.

Когда я был в Швеции, увидел, как работает специальная программа для горожан, которые выезжают на освобожденные сельские территории. Им дают стартовые деньги, бесплатно обучают какому-то конкретному виду деятельности. Все это государство контролирует и освободившуюся территорию, таким образом, заселяет.

Нам нужна подобная программа, потому что проблемы у нас те же – произошла миграция населения из села в город. Хотя для миграции есть и объективные причины. Приходит новая высокопроизводительная техника, уже не нужно столько рабочих, чтобы произвести, например, тысячу тонн зерна. Тогда освобождаются рабочие руки, и они кочуют в город, где создают массу проблем. Сейчас государство должно переориентироваться, в разы увеличивать деньги и создавать рабочие места на селе.

— В связи с этим власти надеются на продуктовый патриотизм населения. А конкретно Вы предпочитаете местные продукты импортным?

— Я сам давно являюсь продуктовым патриотом. По таким видам продукции, как мясо, молоко, продукты их переработки, которые должны на сто процентов производиться у нас. В области растениеводства мы, к сожалению, не сможем обеспечить себя продовольственным зерном. Наша республика не является зерновым регионом из-за специфичных условий – много сухостепных территорий, где зерно выгорает. В советские времена их старались засевать, при этом в убыток себе. Сейчас это нереально.

Другое дело, мы можем обеспечить себя фуражным зерном, потому что у нас начало развиваться промышленное свиноводство и птицеводство. Я думаю, на сто процентом мы можем закрыть и овощи, если построим гектаров пять современных тепличных комбинатов на гидропонной основе. Картофель мы вообще можем экспортировать без проблем. По многим крупам можем себя обеспечить.

— Но что нужно сделать, чтобы народ не велся на импортную этикетку и брал масло не швейцарское, а онохойское, к примеру?

— Бурятии нужна своя система брендов. Например, часть брендов, которые были в советское время, сохранились, часть потеряны. Боргойская баранина, например, был бренд, и он сохранился. А, например, бренд бичурского лука потерялся. Хотя раньше Бичура снабжала луком Улан-Удэ, Петровск-Забайкальский и далее, чуть ли не до Дальнего Востока, и зарабатывали неплохо. Сегодня мы этот бренд потеряли, и его надо возрождать.

Тарбагатайское сало — это тоже бренд. Я хотел бы, чтобы крестьяне это поняли и занимались именно этим — под городом выращивали хлебное сало, которое наши предки еще сто лет назад производили, и привозили в Верхнеудинск на телегах. По вкусу промышленная свинина со свинокомплекса никогда не сравнится с этой свининой.

Бренд, который не очень афишируется, — это бурятский мед, который у нас уникален. Всем известен башкирский мед, хотя там кругом нефтехимия. Если зона загрязненная, то мед чистым никогда не будет. Наш мед — уникальный продукт, очень ценный по концентрации биологически активных веществ. Поэтому бурятский мед можно было бы даже экспортировать. Бурятский картофель, по-моему, тоже бренд. По вкусу такого картофеля нет нигде.

— То есть наша республика в принципе способна обеспечить себя продовольствием?

— Бурятия голодать не будет, другое дело, что нужно работать в этом направлении. Мы сейчас завозим яйца, мясо, в том числе из Южной Америки, – это все можно «закрывать». Я вижу, как здесь работает демпинг. В свое время американские окорочка были очень дешевыми, благодаря чему они полностью развалили наше птицеводство.

Многие бройлерные птицефабрики, в том числе и наша Заиграевская, погибли. Потом мы спохватились, поняли, что едим совершенно непонятно что – выращенную на гормональных препаратах курятину. Имея такое количество фуражного зерна, наконец, мы решим эту проблему в ближайшее время полностью.

— Тем не менее мы недавно вступили в ВТО, из-за чего уже сократилась поддержка сельского хозяйства со стороны государства.

— Вступление в ВТО имело много негативных последствий. Прежде всего, действительно, погектарная поддержка государства снизилась. Мы видим, как сами европейцы поддерживают своего крестьянина в обход требований ВТО. Примерно 10-15 процентов продукции в Европе производится под маркой «органическая продукция». Туда идут отдельно дотации – примерно триста-четыреста евро на гектар только за то, что фермер на ней ничего применять не будет. Получается, по нашим деньгам около пятнадцати тысяч рублей на гектар, а мы получаем 600-700 рублей на гектар.

К сожалению, мы в России отстаем в этом процессе — у нас нет федерального закона об органическом сельском хозяйстве и нет соответствующей сертификационной службы.

У нас соответствующий закон начал продвигать аграрный комитет, но получили отрицательные заключения от прокуратуры и других органов. Действительно, у нас нет этой службы — что признать органической продукцией, а что неорганической. По каким критериям? Есть отраслевые стандарты, но они не подходят для этого. Поэтому мы ждем принятия закона Госдумой, он лежит там.

— Может, по умолчанию признать всю продукцию, производимую в Бурятии, органической?

— Фактически вся наша продукция и является органической. Честно говоря, из-за своей бедности и из-за экологических ограничений по закону о Байкале мы очень много чего не применяем. У нас минимум химических средств защиты, минимум удобрений. Бедность плюс экология. Поэтому хоть сейчас на любой продукт можно ставить эту марку, но дело в том, что системы нет, и мы не можем идти вразрез с Россией.

— Что республика может сделать сама, своими силами?

— Специфика Бурятии состоит в том, что у нас должно быть сочетание крупных товарных агрофирм со средним и мелким бизнесом. В том числе, сильно недооценивается роль ЛПХ. Мое предложение – личные подсобные хозяйства преобразовать в домашние хозяйства.

ЛПХ было изобретено в советское время, когда человек поработал в колхозе, приходил вечером домой и занимался в личном хозяйстве. Когда вся система развалилась, и во многих селах предприятия не осталось, приусадебные участки превратились в источник дохода. Поэтому надо юридически закрепить эту форму хозяйства, тогда у нас будет стопроцентная занятость населения и продукция.

Работая в комитете, я еще раз пришел к выводу, что мы – прежде всего республика аграрная. У нас огромные ограничения в связи с Байкалом, в результате чего мы многие технологии не можем применять здесь. Поэтому у нас другого пути нет – мы не можем на значительной территории рубить лес, разрабатывать карьеры. А заниматься сельским хозяйством можно. А чем еще заниматься, если остальные виды деятельности запрещены?