Очередной антирекорд казахстанской валюты, поставленный в пятницу, 18 декабря: 342,49 тенге за доллар, — ставит под сомнение, что его динамика связана с ценами на нефть и вообще какими-либо объективными экономическими факторами. Тенге обвалился в разы сильнее, чем валюты других нефтедобывающих стран, даже находящихся в состоянии войны.

Назло рекордам

Национальная валюта Казахстана доказала аксиому Остапа Бендера о том, что финансовая пропасть — самая глубокая из всех пропастей, поскольку в неё можно падать всю жизнь. Упавший, казалось бы, ниже некуда, курс тенге всё же нашел в себе способности для обновления исторических антирекордов и с начала декабря рухнул ещё на 11%. По сути, происходит новая волна девальвации. Причём психологически она является одной из самых сложных, поскольку тенге валится по нескольку раз в течение дня, и государство не декларирует никакого намерения вмешаться в этот процесс.

«Контрольным выстрелом» стал официальный комментарий Национального банка, который обосновал происходящее падением цены нефти, отметив, что Brent с начала декабря подешевел «с $44,4 до $37,8 за баррель, или на 15%». Тем самым регулятор присоединился к хору аналитиков, объясняющих падение тенге удешевлением «чёрного золота», и де-факто признав тем самым, что Казахстан является классическим petrostate, то есть государством-бензоколонкой, а наша экономика имеет абсолютно примитивную структуру, из-за которой малейшее колебание стоимости нефти отражается на состоянии национальной валюты.

Подобные откровения, конечно, похвальны. Падение стоимости нефти как фундаментальная причина ослабления тенге также не вызывает никаких сомнений.

Однако вопрос в том, насколько реалистична степень зависимости. С января 2014 курс тенге совершил впечатляющий обвал на 125%. Теперь посмотрим на динамику валют других государств, в экспорте которых значительная доля приходится на нефть.

Бразильский реал за тот же период упал на 65%, норвежская крона — на 43%, ангольская кванза – на 40%, азербайджанский манат – на 33%, мексиканский песо и малазийский ринггит – на 31%, канадский доллар – на 30%, нигерийская найра – на 24%, иранский риал – на 20%, ливийский динар – на 13%, кувейтский динар – на 7%. Курсы национальных валют Омана, ОАЭ, Саудовской Аравии, Бахрейна, Катара не изменились. Иракский динар вообще укрепился на 5%.

Таким образом, ни в одном из нефтедобывающих государств не произошло обвала валюты, сопоставимого по масштабам с падением тенге. Нас можно сравнить разве что с Россией, да и то рубль обесценился меньше – на 113%. Для сравнения приведём пример ещё и стран с крайне нестабильной политической ситуацией (не считая Ирака и Ливии) – курс сирийского фунта упал на 67%, афганского афгани – на 20%.

Валютные антилидеры

Итак, мы имеем дело с настоящим международным феноменом. Обесценивание национальных валют стран, зарабатывающих на экспорте нефти, — общая тенденция (за исключением ближневосточных стран, со структурой экономики которых у нас много схожих черт). Однако Казахстан оказался намного впереди планеты всей, и темпы падения курса национальной валюты у нас значительно опережают девальвацию других валют. Ранее мы лидировали в мире по уровню «плохих» кредитов, а теперь, похоже, претендуем на печальное лидерство по такому параметру, как слабость и непредсказуемость национальной валюты.

Безусловно, нефть оказывает влияние, но его размеры не следует преувеличивать. Между стоимостью нефти и курсом валюты нет прямой пропорции, и заявлять, что нефть подешевела на 15%, стало быть, валюте надлежит обесцениться в точности на эту величину, было бы неверным. Кроме того, не существует и такой сверхзвуковой скорости реакции валютного курса на колебания стоимости нефти. В действительности проходит достаточное большое количество времени с того момента, как новая стоимость нефти станет применяться в экспортных контрактах, валюта придёт в страну в другом объёме — и экономика это почувствует.

Поэтому вывод простой – на курс нашей валюты действуют иные факторы, не связанные исключительно с ценами на нефть. Ссылки на решение ФРС США о повышении базовой процентной ставки просто нелепы. Здесь точно так же нет прямой зависимости и такой гипертрофированной скорости воздействия.

Нет у нас и факторов, которые бьют по российскому рублю: жёсткие санкции Запада, курс на обострение геополитической ситуации, отток капитала из-за ухудшения условий для иностранных инвестиций и заворачивания гаек для доморощенных олигархов. У нас как всё наоборот – поддержка всех мировых инвесторов, льготы для капиталовложений, курс на либерализацию делового климата.

Значение самого рубля как главного источника ослабления тенге также преувеличено. Соотношение 1:5, которое якобы является незыблемым каноном для двух валют, не имеет под собой никаких экономических обоснований. В чём же тогда дело? Почему наша валюта слабее, чем даже в Ираке и Сирии?

Доверяют не валюте, а институтам

Ответ на этот вопрос нужно искать не в ФРС, не в Банке России и не на заокеанских сырьевых биржах. Его нужно искать у нас.

Против тенге играют прежде всего все отечественные субъекты экономических отношений. Часть делает это осознанно и преднамеренно, зарабатывая маржу, но большая часть всё же делает это вынужденно, пытаясь сохранить имеющееся в условиях потери доверия к национальной валюте.

Но здесь необходимо важное пояснение. «Доверие к национальной валюте» — это не аморфная субстанция, не совокупность психологических характеристик. Это экономическая категория. Нужно понять, что экономические субъекты доверяют не валюте как таковой (как можно доверять или не доверять бумаге?). Они доверяют или нет тем, кто стоит за валютной политикой.

Тенге падает со скоростью, которой нет в других странах мира, по той простой причине, что ни одна другая страна не меняла так резко и так часто свою валютную политику за этот год.

Если настроение регулятора переменчиво, как ветер в Астане, то откуда взяться доверию к нему? С каждым шараханием политики наносился удар по доверию. Поэтому нынешние попытки дедолларизации – это, что называется, «ни о чём», поскольку нужно восстанавливать доверие не к тенге, а к государству.

Однако оно делает всё, чтобы уничтожить остатки доверия. Власть неизменно повторяет, словно смакуя, что она сейчас не вмешивается в процесс курсообразования, отдав его рынку. То есть оно вообще ушло со сцены — как объект доверия или недоверия. А кто вместо него? Несколько игроков, торгующих на бирже. Кто и почему будет им доверять? Никто. Поэтому доверие к национальной валюте сейчас полностью изничтожено.

Единственный выход, чтобы остановить девальвационную спираль, которая расшатывает не только экономику, но и социальную ситуацию, заключается в том, чтобы начать заново выстраивать доверие к валютной политике — прежде всего персонифицировав её. Нужно чётко обозначить ответственного за валютную политику, её принципы и инструменты (в полное отсутствие госвмешательства всё равно никто не верит). Но это, повторимся, только в том случае, если власть действительно хочет остановить неконтролируемое падение курса, сочтя его противоестественным. А она пока демонстрирует противоположное отношение. Краткосрочным выгодам в виде увеличения экспортных доходов и поступлений в бюджет она готова принести в жертву долгосрочную экономическую стабильность.

Источник: forbes.kz