Особое мнение

все

Интервью

вопрос-ответ

задать вопрос

Эксперты

Президент «Столыпинского центра регионального развития» Николай Случевский поделился опытом работы в России с Ольгой Филиной.

С начала 2010-х правнук Столыпина Николай Случевский, президент «Столыпинского центра регионального развития», пытается на деле внушить российским партнерам, что развитие агробизнеса должно приносить не только деньги, но и социальные гарантии людям: рабочие места, поощрение частного предпринимательства, новые дороги, школы на селе. Эти простые идеи, как показала практика, встречают жесткое сопротивление на всех уровнях. Почему это так, предпринимателя расспросил «Огонек».

— Впервые мы делали с вами интервью в 2012 году: тогда вы надеялись реализовать несколько проектов, связанных с социально-экономическим развитием села и поддержкой фермерства. Что стало с проектами?

— Что я могу сказать? В прошлом году я стратегически изменил наш путь, потому что мне, наконец, надоело. Нас кинули пять раз — сколько было проектов, столько и подстав. Стандартная схема: мы говорим, что есть такой-то и такой-то проект, он направлен на поддержку частного предпринимательства, повышение самостоятельности сельских жителей в поиске работы и своего дела, и он должен идти минимум три года. Нам говорят: отлично! Мы хотим, чтобы в нашем регионе ожили села, мы вкладываемся. Проект начинается, приносит первые результаты — появляются положительные отклики в СМИ и отчеты региональной власти. Скажем, несколько людей на селе оформили землю, взяли кредиты на развитие бизнеса — прекрасно! И тут наш партнер сообщает: «Отличный результат! Мы все сделали, я прекращаю финансирование». «Простите,— пытаюсь возразить я,— но вы же бросаете людей, которые нам поверили, на произвол судьбы: лишаете юридической, экспертной и другой помощи, что с ними будет?» А собеседник просто не понимает вопроса. Он добился краткосрочного эффекта, которым можно гордиться, и не хочет «засиживаться». А в конце диалога обычно выдает незатейливую сентенцию: «Вообще развитие — это дело государства, не надо нам глубоко здесь копать». Получается, что максимальный горизонт финансирования любого проекта на селе в России — это один год. При таком подходе сделать что-либо просто невозможно, это штурмовщина, а не созидание. Ты потом возвращаешься в те места, где бросил свой проект, и видишь, что все вернулось на круги своя — люди опять без работы и без надежды.

— И в чем проблема? Почему никто не хочет вкладываться вдолгую?

— Тут главное, что никто не хочет вкладываться в людей. Они воспринимаются как обременение — и чиновниками, и бизнесом.
Это что-то на уровне ментальности: «лишние люди». Инвестор уверен, что вложения в людей он никогда не окупит, и хочет поставить предел своей щедрости: «Помогли — и хватит». Я пришел к простому, в общем-то, заключению: на постсоветском пространстве сосуществуют два типа жителей — обыкновенные и те, кто привязан к государству (будь то предприниматели или чиновники). Вероятно, есть смысл говорить о двух сословиях, которые физически находятся в одном пространстве, но соприкасаются мало. Эта ситуация и привычна, и тяжела всем одновременно, а главное — она тормозит развитие. Помимо менталитета есть еще два ограничения, которые бросаются в глаза,— коррупция как системообразующий фактор и некомпетентность. Практически любой, кто встречался с представителями исполнительной власти в регионах, не мог не заметить их очевидный «пофигизм»: они заняты своими делами, им нет дела до населения.

— До лета правительство должно принять федеральную целевую программу «Устойчивое развитие сельских территорий». Может, отношение к сюжету изменится?

— Во-первых, программа готовится в такой же спешке, как осуществляются любые проекты на селе, поэтому воспроизводит привычную логику штурмовщины. Во-вторых, я давно пришел к заключению, что любое решение правительства будет использовано так, чтобы помочь «своим» людям. Наша политика в области сельского хозяйства, например, привязана к субсидиям. И кому достаются субсидии? Крупному агропрому и землевладельцам, косвенно — банкам. До фермеров доходит малая часть. Это всерьез никого не волнует, потому что у нас повсюду показатели развития заменяют показателями денежного оборота: столько-то денег прокрутили, значит, вот как все улучшилось! Если говорить о сельском хозяйстве, то прибыльнее всего у нас производство пшеницы: мы производим более 120 млн тонн зерна, экспортируем от 30 до 40 млн тонн, но мало кто знает, что мы экспортируем просто сырье. А ведь это проблема, которая не видна за триумфальными цифрами: переработка и здесь отсутствует.

— Любовь к «триумфальным цифрам» и подталкивает к тому, чтобы мыслить мегапроектами, забывая о проблемах на местах?

— Это да, но хоть бы мегапроекты все удавались, а то ведь большая часть наших крупнейших агрохолдингов совершенно неконкурентны на мировом рынке! А что происходит с российским черноземом, который эксплуатируют «фабричными» методами, видимо, поймут только наши дети: меня, во всяком случае, очень волнует статистика внесения химических удобрений — объемы растут и растут, значит, земля не успевает восстанавливаться.

— В чем ваша надежда? Вы упомянули, что изменили стратегию: как теперь думаете развивать российское село?

— Я понял, что продвигать комплексные проекты, рассчитанные на создание массового слоя собственников своей земли, фермеров, практически бесполезно. И нужно мыслить «коротко». В этих условиях самое удобное — продвигать «модные темы», которые сейчас на слуху в СМИ, поэтому интересуют и губернаторов, и частный бизнес. Характерная модная тема — сельский туризм: я стараюсь подать ее так, чтобы помочь отдельным фермерам заинтересовать окружающих своей продукцией и создать короткие цепочки поставок. По счастью, за рубежом уже много лет работают такие «сельские туры», «гастрономические туры», «художественные тропы», поэтому мне понятен предмет.

Конкретно сейчас есть договоренность с одним из губернаторов, недалеко от Москвы, создать в его области подобие «художественных троп», придуманных в Северной Калифорнии,— чтобы люди из крупного города втягивались в эдакие «путешествия» по сельской местности. Ну а надежда моя связана, как всегда, с инициативными предпринимателями. Фермерство не поддерживают, но оно существует в основном за счет горожан, переехавших на природу. Поскольку магазины, рынки для их продукции практически закрыты (почему — это отдельная и большая тема), они позиционируют свою продукцию в премиум-сегменте и заключают договоры поставок, как правило, с хорошими ресторанами. Собственно, это пока самый живой пример низовой кооперации и способа развивать малый бизнес на селе. Ограничения здесь вполне понятные: фермеры в стране воспринимаются не как основа сельского хозяйства, а как «поставщики уникальных продуктов» или интересные «объекты туризма», но хоть так. Во всяком случае, реальные точки роста.

Источник: kommersant.ru