Особое мнение

все

Интервью

вопрос-ответ

задать вопрос

Эксперты

Перед выборами президент Путин сказал интересную вещь: «У нас очень много зерна. Почему мы его не перерабатываем?». А что мы знаем о переработке зерна, кроме как в муку или на комбикорма? Сейчас будем говорить с вице-президентом Российского зернового союза Александром Вадимовичем Корбутом. С вами Игорь Абакумов. Программа «Аграрная политика». Здравствуйте, Александр Вадимович.

— Добрый день, Игорь. Рад видеть.

— Александр Вадимович, мука, комбикорма – это, наверное, единственное, что наши зрители знают о переработке зерна.

— Я думаю, большая часть зрителей знает только про муку.

— Так. Ну, знает же, что цып-цып-цып, кукурузки дать или еще что-нибудь. А во что перерабатывают? Если есть переработка, зачем нам столько вывозить?

— Есть переработка. Это замечательно. Но мы с вами хлеба больше, чем мы его съедим, в 3 раза не съедим при всем нашем желании. Значит, возникает простой и ясный вопрос: если крестьянин производит зерно и производит другую продукцию, для него главное, чтобы эта продукция была востребована. А если она востребована, значит тогда он будет производить. И неважно, потребляется она внутренним или на других рынках. Важно, чтобы она была востребована и чтоб крестьянин за это мог получить достойные деньги.

— Про деньги чуть позже. Скажите, во что перерабатывается зерно, в частности, например, пшеница.

— Давайте, если так по упрощенной схемке, сначала это может быть простая переработка – клейковина и крахмал. Крахмалы уже могут перерабатываться в глюкозу, глюкоза – в биотопливо, глюкозно-фруктозные сиропы, то, что может уже добавляться вместо сахара и в напитки, и в кондитерку. Различные подсластители. Потом возможна ферментная переработка. А там уже…

— Это для чего?

— Это для массы всего. Например, производство витаминов. Вся эта АБВГДейка. Это тоже здесь. Производство аминокислот для корма животным.

— Это имеет цену на мировом рынке?

— Это имеет цену везде.

— Мы сейчас это покупаем?

— Что-то мы покупаем, какие-то объемы, а какие-то производим сами. Например, если говорить про витамины, то я могу вам четко и ясно сказать: В Российской Федерации не производятся промышленные витамины никакие.

— Совсем?

— Да.

— А вот эти желтенькие драже, которые мы в детстве с вами ели.

— Основу покупаем, а потом делаем эти драже. У нас они не производятся.

— То есть это все можно делать из пшеницы и из зерна?

— В том числе и из пшеницы и зерновых культур. Да, это можно делать. Вопрос – что рационально делать?

— Теперь чуть-чуть конспирологии. Подсказали, что это лучше не надо делать?

— Нет, мы это умели делать. Россия по биотехнологиям в советский период… считать не хочется, это долго.

— Сзади?

— Не впереди по крайней мере. Не в первой десятке, не в двадцатке. Где-то в тридцатке, в сороковке.

— То есть нам выгоднее…

— Возникла ситуация, что у нас эта промышленность развалилась, эти предприятия были успешно порезаны на металлолом, который был успешно реализован. И сейчас этого производства просто нет. Хотя, например, многие витамины, которые производятся в мире в Китае, в Германии, в других странах, они основаны на тех разработках, которые сделали наши генетики.

— Александр Вадимович, в прошлом году, когда тоже у нас был очень большой урожай, я этот же вопрос три раза задавал заместителю министра сельского хозяйства. И заместитель министра сельского хозяйства, как механизм, три раза отвечал мне одно и то же: наш рынок к такой переработке не готов – мы лучше будем экспортировать. Здесь есть какой-то интерес или просто элемент незнания? И что изменилось за год, что об этом заговорил сам президент?

— Давайте так. Здесь нет, я думаю, у заместителя министра, о котором вы говорите, ни элемента незнания, ни элемента непонимания. Кстати говоря, на наших мероприятиях он активно всегда участвовал, а мы про глубокую переработку где-то с 2008 года говорим. Но здесь возникает вопрос о другом: все проекты глубокой переработки – это игра в долгую и это дорогие проекты. Их можно продвигать только при поддержке государства. И еще один момент: нигде в мире (смею вас заверить) глубокая переработка не входила в рынок без меры государства. Это могут быть разные меры. Биотопливо в бензин. 66 стран имеют биотопливные мандаты. Так представьте себе.

— А Россия имеет?

— Я что-то не видел. Мы не используем биоэтанол. Мы используем химическую добавку. А цель введения биоэтанола, вообще говоря, другая. Это не то, чтобы сбыть зерно. Тут другая задача. Это вопрос экологии, вопрос безопасности. И то, что здесь вопросы экологии выходят на первый план у нас в стране, с моей точки зрения, это радостно. И здесь глубокая переработка, между прочим, очень важна именно с точки зрения экологии. Потому что тот же биоэтанол – это не обязательно топливо. Это может быть биопластик, биополиэтилен.

— Следующий вопрос будет про то, каким образом стабилизируются доходы у земледельцев. А пока звонок Николая из Хакасии. Здравствуйте, Николай. Вы в прямом эфире «Аграрной политики». Говорите, пожалуйста.

Зритель: Добрый вечер. Да, вы знаете, мое личное мнение. Я сам тесно связан с сельским хозяйством, именно являясь сельскохозяйственным работником. Был механизатором, третье поколение. Очень обидно работать. Почему? Отдали все в частные руки в основном. И творится беспредел. Мы не получаем зарплату по 2 месяца, получаем копейки. Допустим, предприниматели гребут миллионы. Снизили цены, правильно тут уже говорили, на нефть, на электричество. То есть кругом одни астрономические цифры. А мы получаем копейки, самое обидное. Много ребят, которые не пьют…

— Николай, а можно спросить вас. Извините, бестактный вопрос: а сколько вы получаете? Какая у вас зарплата?

Зритель: Я ушел, потому что самое большое у меня было 20 000.

— За какую работу?

Зритель: Страда. Посевная, уборка. Мужики очень многие обижены. Многим некуда деваться из деревень. Они терпят эти мизерные. Сейчас зимой по 5-10 тысяч зарплаты у сельскохозяйственников. А куда людям деваться?

— Спасибо, Николай. Сейчас мы как раз и будем говорить о том, как можно стабильно зарабатывать на переработке зерна внутри страны. Александр Вадимович, что это даст? Что стабилизирует? Доходы крупных предпринимателей стабилизируют, или все-таки поднимет зарплаты трактористам?

— Вопрос о зарплатах трактористов и доходах крупного предпринимателя… Если не выплачивать, есть прокуратура, хороший инструмент. Он очень освежает предпринимателей, которые…

— Выплачивают, но мало.

— Выплачивают, но мало. Это немножко другая песня. Что позволит глубокая переработка? Здесь несколько вопросов. Во-первых, если мы запустим эти программы глубокой переработки, то мы сможем снимать часть излишков зерна с внутреннего рынка, стабилизировать цены. Потому что сейчас мы зависим от конъюнктуры мирового рынка. Сейчас она хорошая. У нас идет отличнейший экспорт. А если рухнут цены, у нас рухнет то же самое и будут огромные запасы и низкие закупочные цены, и низкие доходы сельхозпроизводителей и всех по цепочке дальше.

И второе. Для меня в глубокой переработке более важно то, что это возможность создать в стране новую отрасль экономики. Именно создать новую отрасль экономики, которая близка к зеленой экономике, которая рассчитана на будущее. Это игра, еще раз говорю, в долгую. Это большие деньги. Заводик стоит где-то порядка 70-100 млн евро. Окупаться он будет при самом оптимистичном варианте лет 7-8. Это тяжелая долгая работа. Но это то, что создаст новую отрасль экономики. И тут возникает вопрос: или мы создаем новую отрасль экономики, или мы идем в хвосте и смотрим, как они…

— И продолжаем закупать компоненты для витаминов.

— Если мы можем что-то закупить дешевле, чем произвести у себя, а продать что-то свое дороже и на этом заработать, то чем это плохо?

— Александр Вадимович, насколько занят мировой рынок… Точнее так: насколько нас ждут на мировом рынке с продуктами переработки зерна? Он занят или не занят?

— На мировом рынке на любом никто никого не ждет. То, что сделали наши зерновики при определенном сопротивлении государства, давайте говорить прямо (был период, когда это было) – вы знаете, мы выгрызли на мировом рынке это свое место и держим его.

— В прежние времена за эти вещи, за прохождение на мировой рынок, за принесение прибыли государству в виде налогов хотя бы, я уж не говорю прямой прибыли, все-таки в принципе как-то отличали таких людей. А что дали нашим зерновикам от государства, кроме пинка по одному месту? Что дали за прорыв на зерновые мировые рынки? Что получили зерновики?

— Доброе слово точно получили.

— Доброе слово «спасибо», да?

— Но главное другое. Мы выгрызли этот кусок мирового рынка, который обеспечивает приток валютной выручки в нашу страну, который обеспечивает поддержание доходов сельхозпроизводителей. Мы это сделали. Для страны работаем.

— Я понимаю, Александр Вадимович. Но людям надо как-то спасибо хотя бы сказать. Или их просто похлопали по плечу, говорят: «Ну, пацаны, молодцы! Давайте дальше».

— Предварительно можно говорить, что «спасибо» говорят. Потому что появился приоритетный проект экспорта…. Госпрограмма изменилась. Вот это уже «спасибо». Потому что там записаны конкретные действия, которые наша власть должна сделать, для того чтобы этому рынку было работать комфортнее.

— Меня вот, что поражает. В принципе такие люди, которые сумели это сделать, они должны занимать какие-то государственные посты после этого, потому что они знают, как. Они знают, как общаться. Они знают, как правильно продвигать. Но почему-то они всегда уходят на вторые роли, когда чиновники начинают отчитываться перед тем же президентом: «Это мы сделали». Но это не они сделали. Так ведь?

— Давайте так. Те люди, которые делают дело, они делают дело. Им отчитываться не надо. Пускай их результатом отчитается кто угодно. Но меня радует, когда чиновники отчитываются, что «мы сделали». Потому что в этом случае у нас как организации, представляющей интересы сельхозпроизводителей (экспортеров и переработчиков) появляется возможность сказать этим чиновникам: «Ребята, а давайте сделаем вот это и вот это…».

— И вы опять будете молодцы, да?

— Да ради бога. Главное, чтобы дело было сделано.

— Тоже правильно. Есть такое бескорыстие в ваших словах и даже глазах, я бы сказал. Хочется верить. Хочется, чтоб дело было сделано. Дело сделаем – тогда все будет хорошо.

— Александр Вадимович, у нас звонок. Раиса, Краснодарский край. Здравствуйте, Раиса. Вы в прямом эфире «Аграрной политики». Слушаем вас.

Зритель: Здравствуйте. Я вот о чем хочу поговорить. Пшеница – это прежде всего хлеб. А хлеб у нас всему голова. Вот у нас на Кубани собирают самые высокие урожаи. Пшеница озимая по качеству неважная. Она красивая только с виду. И тонны дает. А клейковины в ней мало. А хлеб у нас хуже, чем в Краснодарском крае. И хлеб для населения, вот этот обычный кирпичик – нету. Я нигде не встречала. Его ни разрезать нельзя, ни бутерброд из него сделать, ничего. Потому что хлеб пекут из фуража. Говорю вполне авторитетно, потому что даже председатель нашего законодательного собрания сказал, что хлеб такой плохой, потому что его пекут из фуража.

— Спасибо, Раиса. Точно зрения понятна. Я немножечко с вами не соглашусь. Я довольно часто, по крайней мере 3-4 раза в году, бываю в Краснодарском крае. Иногда попадается хлеб очень плохой. Но там, где хлебопеки с интересом работают, там, где хлебопеки знают, что такое честь хлебопека, эти булки, к сожалению, все реже и реже. Вы тут правы. Александр Вадимович, у нас достаточное количество зерна не очень хорошего качества. Как это помягче сказать.

— А я не знаю, что такое «не очень хорошего качества».

— Не очень хорошего хлебопекарного качества. Вот то, о чем сейчас Раиса говорила. Зерновики говорят, что… ценой IV и III классов не так велика. Она не так велика. Кто определяет эти цены? Почему?

— Вообще-то определяет рынок. IV класс – это экспортная кондиция. То, что у нас закупают. Наилучшие сорта пшеницы, знак качества. Из них просто у арабов лепешки лучше всего получаются. Именно из IV класса.

— А они не любят хлеб. А вот лепешки – самый простой хлеб.

— Поэтому IV класс и идет. Поэтому на него такой спрос.

— Поэтому какой спрос есть, то и сеют. Правильно?

— Да. Кубань стала экспортным кластером. Там большая часть производителей перешла именно на производство экспортной продукции.

— Просят похуже и выращивают похуже.

— Это не похуже. Это другое. Понимаете?

— Я понимаю. Не для каравая.

— Совершенно верно. А здесь будет уже определяться позиция хлебопека и местных властей, которые хлебопекам тихо или не очень тихо говорят: «Хлеб не должен дорожать. Хлеб должен быть дешевым».

— Значит, надо покупать то, что подешевле.

— А если делаешь дешевый, извините, тут не будешь задумываться, как будет эта буханка сминаться. Потому что ему тоже надо выживать.

— Александр Вадимович, новоизбранный президент Путин сказал, что после инаугурации будет меняться состав правительства. Очевидно, что будет меняться и аграрная политика. Какой вы себе ее видите? Какой она должна быть, в отличие от той, которая есть сейчас? Вот коренные раз, два, три, четыре отличия.

— Постараюсь. Во-первых, новым составом министерства, тот, который сейчас действует, уже реально меняется. Предыдущие составы мы жили в аграрной политике, которую разработал уважаемый мной Алексей Васильевич Гордеев и которая была полностью адекватна тем компетенциям, которые были. После этого она не менялась. И, откровенно говоря, получилось, что ситуация была загнана в колею достаточно глубокую, из которой выбраться было почти невозможно.

Сейчас мы вступили в совершенно новый период. Об этом мы много раз говорили. Нас не особо слышали. Сейчас я так чувствую, что слышат. Это, во-первых, с учетом низких доходов населения, слабого роста дохода населения, с учетом насыщения внутреннего рынка. Ну, есть продукты. Если б доходы были повыше, то и потреблялось бы больше. Но ненамного. Съесть все невозможно. Мы входим в то, что товарищами Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом назывался кризис относительного перепроизводства. По зерну он у нас реально существует. По другим он тоже намечается. И он будет…

— Вы имеете в виду мясо птицы и свинина.

— Да. И не только. По другим культурам тоже. То есть такие проблемы есть.

— То есть мы производим не столько, сколько готовы купить?

— Мы производим не столько, сколько можем реализовать. Понимаете, купить то, может быть, и готовы. Вопрос – какая цена. И вот здесь ключевой вопрос сейчас стал другой. Если первый этап, который шел – это было наращивание валовки. Произведем больше, как в наши родные советские времена, дадим родине больше зерна, больше мяса, больше яиц и так далее. Сейчас совершенно новый этап. Это вопрос о том, что произведем, снизив издержки. То есть сейчас основная задача – это обеспечить конкурентоспособность нашей продукции.

— Причем, снизить себестоимость.

— Да. Причем, с моей точки зрения, конкурентность должна считаться… У нас нет заградительных пошлин, нет ограничений. У иностранцев пусть все будет. Вот они приходят на наш рынок. Можем ли мы выдержать эту конкуренцию или нет? Мы должны суметь выдержать эту конкуренцию. В этом случае мы будем конкурентоспособны и на внутреннем, и на мировом рынке. Это ключевая задача. От этого никуда не уйдешь.

— Александр Вадимович… в Европе, а у нас сколько?

— 500 евро. А на что они идут? На пенсии фермерам, на социальные программы. Это другое дело немножко. Когда мы смотрим эту поддержку, мы видим чуть-чуть по-другому. А десятки миллиардов поддержки в США на что идет? На расширение сбыта. На сбыт. Крестьянин произведет все, что необходимо. Смею вас заверить. Вся новейшая история это показала. Дайте ему рынок сбыта, дайте ему возможность продать свою продукцию.

— И дешевый кредит. Так, Александр Вадимович?

— И доступный кредит. И инвестиции. Не только государственные. Это беда, когда у нас инвестиции сейчас навязаны все на господдержку. Это проблема. Необходимы частные инвестиции. И сельхозпроизводителей тоже.

— Государство должно создать условия для частных инвестиций, Александр Вадимович.

— Да.

— На этом, к сожалению, времени не так много. Президент Российского зернового союза. Мы говорили о перспективах новой аграрной политики. Это была программа «Аграрная политика». С вами был Игорь Абакумов. Встретимся через неделю в любую погоду.

Читайте прогноз ценовых колебаний с 19 по 23 марта 2018.

Источник: otr-online.ru