Несмотря на то, что Казахстан по-прежнему остается одним из ведущих производителей зерна и муки в мире, ситуация, сложившаяся в отрасли, близка к критической. По мнению многих экспертов, под угрозой посевная кампания этого года, особенно в основных зерносеющих регионах. Крупнейшие зерновые компании страны находятся, по сути, в предбанкротном состоянии. Об объективных и субъективных причинах сложившегося на сегодня положения в отрасли, возможных сценариях развития событий, а также вопросах денежно-кредитной и налоговой политики kursiv.kz рассказал заместитель предправления Национальной палаты предпринимателей Рахим Ошакбаев.

– По некоторым оценкам, задолженность крупнейших агрокомпаний составляет около $5-6 млрд…

– Не называя конкретных цифр, могу сказать, что, действительно, долговая нагрузка очень высокая. Крайне высокая. Есть на то и объективные, и субъективные причины. К объективным факторам можно отнести неблагоприятные погодные условия – три года подряд были и засухи, и затяжные дожди. Также были низкие цены, низкое качество зерна в этом году, но фундаментальных причин, как минимум, две-три. Это, прежде всего, очень дорогие и короткие деньги, на которых нельзя устойчиво делать этот бизнес. Второе – это, наверное, ошибки в финансовом менеджменте, с оговоркой на то, что бизнес крайне специфичный, поскольку присутствует высокая волатильность как урожайности, так и цен на продукцию. В этом секторе в последние годы накопилась неблагоприятная совокупность всех этих факторов. Также сыграл свою очень негативную роль запрет на экспорт зерна в 2008 году. Кроме того, надо констатировать высокую степень концентрации в зерновом производстве, в растениеводстве в северных областях. Три крупнейших агрохолдинга – это порядка 25 тыс. занятых, 249 населенных пунктов, если не ошибаюсь, порядка 2,7 млн гектар, что составляет около 15% общей площади зерновых культур. Это население порядка 300 тыс. человек в этих 249 населенных пунктах. Прямо или косвенно доход от функционирования агрохолдингов получают, по нашим оценкам, 50-60 тыс. человек в сельской местности. И здесь сложилась классическая ситуация «too big to fail». Им нельзя дать возможность бесконтрольно упасть. Есть очень показательный пример агрохолдинга «Богви», который присутствовал в 76 сельских населенных пунктах СКО и Акмолинской области, производил до 600 тыс. тонн зерновых, давал работу 5 тыс. человек плюс доходы 16 тыс. земельных пайщиков. За период с 2008 по 2013 годы включительно холдинг выплатил заработной платы на общую сумму 5,8 млрд тенге, свыше 2,5 млрд тенге налогов и иных платежей в бюджет. Холдинг допустил дефолт, в результате потерял своего руководителя, и в прошлом году посеял только порядка 150-200 тыс. гектар с очень низким показателем продуктивности. Посевная этого года стоит под большим вопросом. Скорее всего, она не состоится. Однако мы понимаем, что в определенных районах этот холдинг являлся единственным работодателем, более того, был системообразующим с точки зрения местного бюджета, поэтому позиция Национальной палаты заключается в том, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы такая ситуация повторилась с другими крупнейшими компаниями.

– Я так понимаю, что крупным агрохолдингам тут медвежью услугу оказало государство. Насколько я помню, все годы им активно говорили: давай – наращивай, давай – развивай. Требовали повышения показателей, зачастую административным порядком…

– Абсолютно согласен, это такие постсоветские фантомные боли, когда каждый аким области, района был настолько напорист, настойчив в давлении на эти агрохолдинги, чтобы они взяли дополнительные какие-то земли, и, соответственно, посевные. Чтобы взяли на себя вопрос по «социалке». Местные исполнительные органы могли рапортовать об увеличении посевных, урожая, развитии социальной инфраструктуры и тому подобное. Принимая во внимание, что ведение бизнеса на селе в значительной степени зависит от местных исполнительных органов, агрохолдинги шли на поводу. Сейчас многие жалеют о том, что они на это поддались и пошли на необоснованное расширение. Вместе с тем, есть примеры компаний, которые не стали расширяться, а зафиксировались в какой-то равновесной точке, в которой система управляема, они могут ее эффективно контролировать. Где-то в районе 50 тыс. гектар, ну может, кто-то до 100 тыс. гектар дорос, но не стал наращивать дальше, несмотря на все серьезнейшее давление акимов. И сейчас их финансовое положение несколько более оптимистично.

– Насколько я понимаю, не только акимы давили, там было давление по линии Минсельхоза, по линии институтов развития, в частности, по программам, связанным с перевооружением агротехники и прочим. Получается, что эти компании по аналогии с промышленностью и моногородами, являются градообразующими?

– Да, системообразующими, для своих регионов.

– То есть это регионы, прежде всего, северо-казахстанские, СКО?

– Костанайская и Акмолинская области.

– Существует программа «Агробизнес-2020». Там в качестве подпрограммы есть финансовое оздоровление. На нее должно было быть выделено 300 млрд тенге…

– Отраслевое ведомство осознавало эту проблему, может, не в той полной степени, в которой ситуация сейчас раскрылась, но одним из краеугольных камней программы «Агробизнес-2020» является оздоровление сельхозтоваропроизводителей. Отмечу, что это была инициатива «Атамекена». В итоге сейчас дизайн этого компонента представляет собой возможность рефинансирования через банки второго уровня этой задолженности на более длительный срок и получение субсидий в размере 7%. В таком объеме государство будет субсидировать процентную ставку банков…

– Насколько я помню, как заявлялось в программе, эти средства будут выделяться всем без исключения….

– Да, они уже выделены. «Каз-Агро» привлек чуть больше $1 млрд, очень удачно и дешево разместив свои облигации, и они были транслированы уже в тенговом виде в эту программу оздоровления. Я являюсь одним из членов комиссии по финансовому оздоровлению. В настоящий момент освоено меньше 50% средств. Многие банки не пошли на эту программу: у них есть сомнения, насколько устойчива по времени будет программа по предоставлению субсидий. Сейчас найден компромисс, в программу вносятся соответствующие изменения.

– В чем суть компромисса?

– Новый формат предусматривает, что субсидии будут получать не банки, а «КазАгро». То есть субсидирование будет в итоге снижать расходы не банков, а «КазАгро». Банки от «КазАгро» будут получать деньги под 3% годовых. Накладывая свои, может, 4%, заемщику они достанутся под такие же 7%, что и раньше. Но есть мнение от некоторых сельхозпроизводителей, что эта программа не позволит принципиально систему оздоровить, а просто откладывает проблему. Но, безусловно, мы все очень благодарны правительству и Министерству сельского хозяйства за то, что эта программа есть – и она работает.

– Как вы считаете, способна она кардинально изменить, решить проблему?

– К сожалению, нет. Во-первых, потому что есть подозрение, что эта пролонгация и субсидирование процентной ставки не позволит решить проблему. Все равно, процентная ставка 7% – довольно высокая. Необходимо понижать искомую ставку до 2-3% максимум. Принимая, опять-таки, во внимание совершенно очевидную специфику сельского хозяйства. Второе: по многим хозяйствам накопленный размер задолженности таков, что, наверное, не позволяет надеяться на эффект. Есть риски того, что они не смогут даже на этих низких процентах пролонгации сделать полноценное оздоровление, поэтому, возможно, по каким-то компаниям будет актуален вопрос по реструктуризации. То есть пролонгация и списание части долгов.

– Что представляет собой задолженность у них перед казахстанскими банками или зарубежными?

– Кредиторы очень диверсифицированы. Казахстанские банки, зарубежные банки, держатели облигаций, пенсионные фонды.

– В основном задолженность тенговая или долларовая? Как девальвация повлияла на ситуацию?

– Не могу сказать, такой информацией не владею. Где-то 50 на 50, по моим оценкам. Те, кто экспортирует зерно и поручает выручку в долларах, безусловно, для них часть тенговых займов девальвировалась.

– В рамках программы финансового оздоровления всего выделили 300 млрд тенге, а задолженность крупнейших компаний существенно больше. Что делать?

– Искать деньги. Если не предпринимать никаких мер, ситуация может стремительно ухудшиться, и они пойдут по пути неуправляемого банкротства, когда кредиторы будут подавать иски, забирать залоговое имущество, подавать на банкротство. Но опыт уже показал, что для кредиторов этот вариант – крайне невыгоден, поскольку по экспертным оценкам, они смогут в результате всех этих действий вытащить не больше 10 центов на $1 задолженности. Плюс к этому будут издержки по претензионно-исковой работе, по хранению залогового имущества и тому подобное. Поэтому мы неоднократно собирали основные банки-кредиторы агрохолдингов на площадке Национальной палаты, поднимали этот вопрос в правительстве… Мы выступаем за то, что нельзя допустить неуправляемого развития ситуации, а необходимо изыскивать любые возможности для того, чтобы их сохранить. Но, вместе с тем, нельзя и консервировать эту ситуацию. И с акционеров, и с владельцев компаний никто ответственности снимать не собирается. Более того, сама модель агрохолдингов в этом отношении себя в некоторой степени исчерпала. Это – мое личное мнение.

– В свое время Казахстан гордился своими зерновыми компаниями, и участники зернового рынка называли их большим прорывом вперед. Между тем уже тогда говорилось о слабой диверсификации этого бизнеса, что компании не развивают дальнейшие переделы, а сосредоточены только на экспорте зерна… Повлияло ли на ситуацию в отрасли слабая диверсификация?

– Некоторые компании, которые пошли по пути диверсификации и достигли каких-то серьезных результатов, называют как одну из причин, почему сложилась дефолтная ситуация, их стратегию диверсификации. Потому что они вложили очень много инвестиций на создание инфраструктуры по выращиванию, хранению и транспортировке, например, масличных культур. И эти затраты при высоких процентных ставках и коротких сроках кредитования абсолютно не окупаются. В итоге они год за годом накапливали убытки. Несмотря на то, что эта продукция востребована и имеет отличный экспортный потенциал. Если в целом мы говорим, что в экономике были бы доступны длинные, дешевые деньги, работали бы инвестиционные субсидии, то, конечно, диверсификация – это правильный путь. Но они уже пошли по нему, не сбалансировав его со своим кредитным плечом, и в итоге попали в сегодняшнюю ситуацию.

– Какие выходы? Неуправляемо – это плохо, а что хорошо? Какие есть варианты?

– Создание совета кредиторов. Понимание того, какую часть потерь возьмут на себя банки, какую часть – акционеры, и в какой степени государство сможет им помочь своими инструментами.

– Какими, например?

– Помимо дальнейшей либерализации правил финансового оздоровления, Нацпалата внесла часть предложений, которые сейчас, надеюсь, войдут в измененную программу финансового оздоровления. Также совершенно необходимо создание какого-то капитализированного оператора, который смог бы скупать их долги либо временно войти в акционерный капитал для того, чтобы поддержать ликвидность. Исходя из специфики агробизнеса, для них крайне важно в этом году посеяться в качественном объеме, потому что без посева они перестанут генерировать ликвидность и сценарий неуправляемого распада холдингов практически будет неизбежен. Кредиторы смогут еще как-то делать пролонгацию, реструктуризацию, только если будет поток денег.

– Созданный Единый зерновой холдинг как-то рассматривается в этой ситуации?

– Никак не рассматривается. Мое мнение – Единый зерновой холдинг пока не состоялся. Был создан общественный совет при Продовольственной контрактной корпорации, который мне предложили возглавить, но работа показала неготовность самой корпорации работать в этом формате. Поэтому многие члены вышли из состава общественного совета Единого зернового холдинга.

– И все же какие есть еще варианты развития событий? Как быстро надо принимать меры? Кто должен стать инициатором процесса оздоровления?

– Мы, как Национальная палата предпринимателей, уже инициировали совещание у премьер-министра, на котором изложили свое видение проблемы. И озвучили свою точку зрения на то, что сейчас нельзя недооценивать серьезность и масштаб проблемы. До сих пор не решен вопрос весенне-полевых работ, несмотря на то, что по бюджетной программе на «Каз-Агро» выделено 40 млрд тенге.

В «КазАгро» предлагают схему, по которой деньги выделяются банкам второго уровня, а они, в свою очередь, транслируют деньги в виде кредитов конечным заемщикам. Но по крупным агрохолдингам у банков уже выбраны все лимиты на одного заемщика, нет залогов. Вообще, готовность к посевной в этом году одна из самых низких за последние десять лет, в том числе и в части обеспеченности семенами, агрохимией и запчастями. Некоторые банки говорят: у нас нет проблем с ликвидностью. Мы сами готовы прокредитовать «КазАгро», а оно уже пусть несет кредитные риски. Поэтому сейчас вся надежда на социально-предпринимательские корпорации, которые смогли бы выступить гарантами этих денег и предоставить их на весенне-полевые работы. То есть еще раз повторю, что сейчас обнажился ряд системных, фундаментальных проблем, которые не решались из года в год. Это отсутствие устойчивой понятной системы фондирования сельского хозяйства, это то, о чем мы неоднократно говорили: вопросы монетарной политики…

– В смысле?

– Мы неоднократно об этом говорим на всех уровнях. Происходит глобальный самообман на всех уровнях. И бизнесмены, и банки – все самообманываются в том, что можно какой-то устойчивый вид бизнеса, особенно в сельском хозяйстве, вести с такими короткими и дорогими кредитами. По моему мнению, для всех уже становится очевидным тот факт, что сельское хозяйство – это не только бизнес, а может даже в меньшей степени бизнес. А в большей степени – образ жизни. Это поддержка того уклада, который сложился в сельской местности. Хорошо это или плохо, но мы унаследовали такую структуру населения, где 47% проживают в сельской местности, 25% экономически активного населения заняты в аграрной отрасли. Процессы урбанизации идут и достаточно быстрыми темпами, но в любом случае у нас уровень самозанятых, безработицы на селе очень высокий. Если мы смотрим на Европейский союз, на их политику, то еще 5-6 лет назад 50% бюджета ЕС тратилось на аграрные субсидии. Если мы смотрим на их элементы аграрной политики – то есть единый фермерский платеж, субсидия, которая достигает 350 евро на один гектар. Когда мы начали разбираться, за что платятся такие деньги, то выяснилось, что они выплачиваются для того, чтобы сельский уклад продолжал существовать. За то, чтобы эта местность поддерживалась в надлежащем санитарно-экологическом состоянии, чтобы почвы не деградировали. И в целом, как шутят немцы, мы платим эти деньги, и мы можем позволить себе их платить просто за то, чтобы когда мы выезжали за город, мы видели красивую пастораль…

– Понятно. Но, как я понимаю, Казахстан такие деньги пока не готов платить?

– Безусловно. Но если говорить немного шире, чуть отходя от темы, мое личное мнение, как человека получившего экономическое образование, то еще недавно практически каждый полисимейкер в аграрной отрасли считал своим долгом сказать, что проблема в сельском хозяйстве в мелкотоварности. Поэтому необходимо всех укрупнять либо административно, либо через сельские кооперативы. Но в итоге, мое мнение, что одна из наиболее устойчивых форм хозяйствования, приемлемых для Казахстана, – это семейные фермы. 80% молока и мяса продолжает производиться в личных подсобных хозяйствах, и я убежден, что они и дальше будут там производиться. Политика таргетировать какое-то искусственное укрупнение абсолютно неэффективна. И, к сожалению, не могу не сказать про налогообложение. Оно тоже сыграло злую шутку с сельским хозяйством. Мы сейчас имеем специальные налоговые режимы. Есть обычный режим, есть специальный режим для сельхозпроизводителя – юридического лица, которое имеет ограничения по собственнику, есть единый земельный налог для крестьянских фермерских хозяйств, и уровень налогообложения по ним очень разный. И в целом все вроде понимают, что от сельского хозяйства нам по большому счету не нужно никаких налогов, нам от него нужна занятость. Чистый баланс между тем, сколько платится налогов и сколько выплачивается субсидий – он безусловно не в пользу государства, и государство с этим абсолютно согласно. Да, уровень налогообложения у нас один из самых низких в мире, но эта разница между режимами и создала экономические стимулы, чтобы крупные компании дробились. В итоге мы в некоторых холдингах имеем по 47 юридических лиц. Я абсолютно убежден, что это уже неуправляемая структура. Ни с точки зрения управленческого учета, ни с точки зрения производственного учета. Понятно, что компании таким способом пытаются экономить на налогах и не платить их в общем режиме. В прошлом году было поручение президента по оптимизации налогообложения в сельском хозяйстве, было проведено очень много совещаний в Министерстве финансов… В этом году запланировано к этой теме вернуться, но, я считаю, что окно возможностей, которое было, мы, к сожалению, упустили.

– В каком смысле?

– Создать единый режим налогообложения в сельском хозяйстве, который бы не зависел как от организационно-правовых форм, так и от размеров хозяйств. Сейчас налоговая политика нацелена на поддержку крестьянских хозяйств, они находятся в более выгодном положении, нежели ТОО, хотя все это лишь вопросы организационно-правовых форм.

– Как я понимаю, разница между ними не очень понятна, поскольку и крестьянско-фермерское хозяйство может быть зарегистрировано в форме ТОО…

– Совершенно верно. В новых предложениях по налогообложению, которые сейчас в правительстве подготовлены, своего рода порогом отсечения для специального налогового режима в виде единого земельного налога является размер угодий. Для разных районов он разный – где-то 1 тыс., где-то 3 тыс. гектар… И соответственно сейчас в обоснование той или иной позиции идут стандартные аргументы, типа: «Кто матери-родине дороже? Фермерство или ТОО, за кем правда… Крупные должны платить больше…» и тому подобное. Мне, повторюсь еще раз, как человеку с экономическим образованием, совершенно очевидно, что это вносит структурные перекосы и искажающие сигналы бизнесу. И, по большому счету, закладывает основы нового системного кризиса. Мне очень жаль, что это окно возможностей упускается.

– Президент пообещал выделить из Национального фонда 1 трлн тенге. Если мне не изменяет память, примерно с таким же предложением около полутора лет назад выступал «Атамекен»…

– Не совсем так. «Атамекен» сумм не называл. Мы фокусировали внимание правительства на фундаментальной проблеме бизнес-климата Казахстана – отсутствии длинных и дешевых денег в тенге. И, соответственно, предлагали либо за счет средств Нацфонда, либо за счет изменения денежно-кредитной политики обеспечить предложение денег для малого и среднего бизнеса. Последнее предложение, которое мы делали, поскольку глава государства четко сказал, что деньги Национального фонда пойдут только на финансирование инфраструктурных проектов, мы говорили о том, что, в первую очередь, надо внести изменения в закон о Национальном банке, изменить его ключевую цель. Сейчас это обеспечение стабильности цен. Мы говорили о том, что важно на первое место поставить цель экономического роста, от которой зависит занятость. То есть Национальный банк должен балансировать между экономическим ростом и инфляцией. Как это принято по экономической классике. Поймите правильно, мы не просим денег из Национального фонда для малого и среднего бизнеса. Мы просто просим, чтобы Нацбанк доступными способами обеспечил предложение в экономике длинных и дешевых денег в национальной валюте. Отсутствие решения этого вопроса привело к девальвации.

Отсутствие высокой доли кредитов в тенге не позволяет нам достичь желаемых результатов. Понимаете, когда бизнес просит у правительства – дайте нам дешевые кредиты в тенге, оно ему отвечает – вот у нас программа дорожная карта бизнеса. Замечательная, действительно прорывная программа. Она субсидирует для бизнеса ставку вознаграждения, программа «Агробизнес–2020» пошла по тому же пути… Это реально замечательно, на эти продукты очень высокий спрос, но понимаете, дело в том, что это не системное решение вопроса. Поскольку это меры бюджетной политики. То есть мы за счет денег налогоплательщиков субсидируем ставки бизнесу, компенсируем банкам потери, тогда как везде это решается мерами монетарной, денежно-кредитной политики.

– И что вы предлагаете?

– Я полагаю, можно было рассмотреть вариант кредитовать за счет средств Национального банка, минуя институты развития, банки второго уровня по ставке рефинансирования, причем ее резко опустить. Сейчас кредиты по ставке рефинансирования представляются на условиях всего лишь семидневной ликвидности. Почему нам не пойти по пути Центробанка России, который в качестве антикризисной меры проводил аукционы сроком до двух лет. Если мы посмотрим на периоды активной индустриализации Японии и Кореи, то их центральные банки кредитовали на периоды до 30 лет в своей национальной валюте.

– Каков ответ на ваши предложения?

– Ответ стандартный: «Как, вы что, не знаете основы? Если мы сейчас дадим деньги банкам, то будет инфляция!» С другой стороны, когда банки до кризиса 2007-2008 годов заимствовали в валюте, выводя ее на рынок, Национальный банк проводил эмиссию тенге, чтобы поддержать курс и купить эту валюту. То есть, говоря вульгарно, получалось: «Хрен редьки не слаще!». Кстати, в послании прошлого года президент дал многообещающее задание внести кардинальные изменения в денежно-кредитную политику. Но эти поручения, к сожалению, по традиции исполняются не в полной мере.

– Президент дал поручение Национальному банку решить две системные проблемы, которые возникли не сейчас, а тянутся уже много лет. Во-первых, решить проблему плохих кредитов, и, во-вторых, перейти к инфляционному таргетированию. Как это возможно, когда Национальный банк установил жесткий валютный коридор…

– Инфляция стала уже каким-то фетишем для регуляторов. Положа руку на сердце, и экономист, и обыватели подтвердят, что те цифры инфляции, которые отражает у нас статистика, объективно не отражают рост цен. Нам надо отойти от привычки не признавать объективную истину. Есть экспертные оценки, что в прошлом году было приписано 100% урожая. То есть исказили картину в два раза. Как я говорил, есть разные оценки по готовности к этой посевной. Местные исполнительные органы рапортуют о полной готовности к посевной, вместе с тем эксперты говорят, что во многих районах просто нет семян. И посевная будет минимум на 20% меньше, чем в прошлом году. Но официально это не признается, и мы уходим все дальше и дальше в королевство кривых зеркал. Почему мы не можем признать реальные цифры инфляции или безработицы? Это взрослая, а не инфантильная позиция – признавать проблему и пытаться ее решить. Да, у нас достаточно высокое количество безработных, которых мы прячем в самозанятых. Давайте исследовать эту проблему и что-то с ними делать.

Давайте признаем, что у нас есть серьезные проблемы в растениеводстве и зерновом производстве, и с этим тоже надо что-то делать. Давайте признаем, что у нас есть проблемы в монетарной политике. И здесь реально тоже надо что-то делать. Давайте посмотрим на природу инфляции. Потому что до сих пор, у нас не проводилось серьезного ответственного исследования о природе инфляции в нашей экономике. Почему растут цены? А поскольку у нас реальную инфляцию не признают, считается, что она в приличных пределах, то зачем ее тогда и исследовать-то? Вот и неизвестно, какой мультипликативный эффект роста тарифов, роста цен на ГСМ, высоких процентных ставок. Поскольку я, как всякий гражданин, тоже хожу в магазины и вижу происходящие изменения.

– Сможет ли правительство, как оно обещает, сдержать рост цен, и какие у него есть рычаги, кроме административных?

– На социально значимые товары есть определенные законодательно подкрепленные инструменты у правительства, и оно будет ими руководствоваться. Я только очень опасаюсь того, чтобы это не превратилось в «кампанейщину», когда административно происходит давление на предпринимателей, чтобы они не повышали цены, хотя у них объективно растет себестоимость. Все знают о том, что объективно мы импортозависимы, то есть цены будут расти. Что же касается административного государственного регулирования, то мнение многих экономистов заключается в том, что эта политика ожидаемого эффекта не приносит. Она вносит только искажения и зачастую дает обратный эффект… У нас, кстати, есть печальный опыт, помните, когда выросли цены на гречку. Соответственно агентство по защите конкуренции в Павлодарской области совместно с финансовой полицией стало мониторить ситуацию, чтобы никто в условиях дефицита не повышал цен, и в результате от гречки просто отказались. Ее просто перестали выращивать и перерабатывать, поскольку эта деятельность была сопряжена с большим количеством рисков. Поэтому, скажем так, отрицать объективную реальность можно, но не очень долго.