Особое мнение

все

Интервью

вопрос-ответ

задать вопрос

Эксперты

В новом правительстве у Аркадия Дворковича невероятно широкие полномочия. Ему перешли компетенции разных его предшественников — вице-премьеров: есть наследство Игоря Сечина, Сергея Иванова, Виктора Зубкова. Дворкович рассказывает, что логика в наборе секторов, которые он курирует, есть: «Я курирую все гражданские отрасли реального сектора экономики. Секторы, которыми я занимаюсь, взаимосвязаны. Выстраиваю общие подходы к работе всех министерств, но с учетом специфики конкретной отрасли». В интервью «Ведомостям» Дворкович признался, что больше всего ему нравится заниматься делами сельскохозяйственной отрасли.

— Вам перешли компетенции разных вице-премьеров: есть наследство Игоря Сечина, Сергея Иванова, Виктора Зубкова. Есть единая логика или с каждым сектором отдельно?

— Логика в моих полномочиях есть. Я курирую все гражданские отрасли реального сектора экономики. Регулирование рынков — в компетенции первого вице-премьера Игоря Шувалова.

Секторы, которыми я занимаюсь, взаимосвязаны. Выстраиваю общие подходы к работе всех министерств, но с учетом специфики конкретной отрасли.

— Можете сказать, каких вы придерживаетесь экономических взглядов и какую политику намерены проводить в кабинете министров? Раньше вы считались либеральным экономистом.

— Не люблю ярлыки. Важно, чтобы правительство работало профессионально на основе серьезного экономического анализа, на основе экспертизы больших массивов информации — как экономической, так и юридической. А либерализм либо его отсутствие — это не так важно. Важно то, что эффективнее в данный момент в каждой конкретной сфере. Главное направление политики — уйти от ручного управления. И есть секторы, где это сделать удалось.

— Разве? Есть ощущение, что ручного управления становится больше.

— Не стало. Пример — нефтяная отрасль. Я ушел от практики еженедельного сбора руководителей компаний. На уровне министерств периодические контакты, конечно, сохраняются, и это необходимо в связи с тем, как построено управление в отрасли. Но от прямого ручного управления мы фактически ушли. Где-то уходим сейчас. Это важно.

— Вы не считаете, что одна нефтяная компания, например «Роснефть», должна владеть крупнейшим портом, через который работает большинство компаний. Но с инфраструктурой для экспорта зерна ситуация очень похожая: одни и те же люди являются совладельцами двух крупнейших в стране терминалов для экспорта зерна и, выкупив 50% минус 1 акция Объединенной зерновой компании (ОЗК), стали совладельцами еще двух строящихся.

— Вы имеете в виду «Сумму»? Я не вижу ничего страшного в том, чтобы инфраструктурные компании были сильными разветвленными корпорациями, которые занимаются предоставлением услуг по всей территории страны. Это нормально и соответствует мировому опыту. Хороший ли акционер «Сумма», покажет работа. Будут эффективно работать, значит, будут получать прибыль и все будут довольны услугами. Если нет, то бизнес будет неэффективным.

— По рынку ходят слухи, что у вас с Зиявудином Магомедовым совместный бизнес.

— Это не так. У меня нет совместного со ним бизнеса, как у меня ни с кем другим его нет и быть не может. Я сразу хотел бы закрыть эту тему: если бы [на месте «Суммы»] был любой другой акционер, я относился бы к этому точно так же, независимо от того, кто это. Главное — чтобы это был акционер, независимый от производителей тех товаров, которые экспортируются через эти точки. Во-первых, [с председателем совета директоров «Суммы» Зиявудином Магомедовым] мы однокурсники — это все знают. Мы практически постоянно общаемся, и за все эти годы общение не прерывалось — кроме тех лет, когда я не был в стране. Мы не прерываем связи, как и с другими однокурсниками. У меня много успешных однокурсников — многие работают как раз в реальном секторе экономики. Если каждый раз подозревать меня в том, что это общение приводит к преференциям для моих бывших однокурсников, то сообщения о том, какие компании где что получили, будут ежедневными. Я никому никаких преференций никогда не давал. Ко мне постоянно приходят обращения от самых разных компаний, в том числе и от «Суммы», от всех нефтяных компаний (от «Роснефти», кстати, обращений больше, чем от кого бы то ни было) по самым разным вопросам. Я все их рассматриваю одинаково. Ни по одному из вопросов никаких преференций компаниям группы «Сумма» я не предоставлял. Более того, в отдельных случаях я, понимая, что публично ситуация может рассматриваться для меня как наличие конфликта интересов, отдавал документы [по тем или иным вопросам первому вице-премьеру Игорю] Шувалову, чтобы решение принимал он, поскольку он с этими людьми уж точно никак не связан.

— Поэтому темой Московского авиационного узла занимается Шувалов?

— В том числе да. У нас такая договоренность: если у Игоря Ивановича возникает конфликт интересов, он отдает вопрос мне, если у меня — я отдаю ему. Еще один вопрос, который я вынужден был передать Шувалову, — это золото: там у меня тоже есть конфликт интересов (заместитель гендиректора компании Polymetal — жена Дворковича Зумруд Рустамова. — «Ведомости»).

— Можете привести пример, что вам передал Шувалов?

— Больших вопросов не было, небольшие всегда бывают. Я передавал ему вопрос, когда проводился конкурс по [выбору инвестора для] ОЗК, и еще один вопрос, связанный с природными ресурсами. Это касается не только группы «Сумма».

— После 2010 г., когда засуха в России была сильнейшей за много лет, иногда создается впечатление, что сообщения даже о небольших проблемах в любом зернопроизводящем регионе бывает достаточно, чтобы обстановка на рынке стала нервозной. Как вы для себя оцениваете ситуацию с засухой в этом году? Можете ли назвать ее критической?

— Ситуация в этом году действительно тяжелая, но точно не тяжелее, чем в 2010 г. Я стараюсь делать все, чтобы доносить максимально объективную информацию о ситуации и чтобы эта информация была у всех одинаковой. Мне кажется, есть перекос в освещении того, что происходит: когда я смотрю телевизор, я вижу, что засуха показывается, а о том, что общий объем зерна, который будет собран в этом году, достаточен для удовлетворения всех потребностей, почему-то не говорят. Люди видят: засуха, урожая нет, хлеб сейчас подорожает в разы — и начинается паника. И наконец, мне кажется, [в создании паники] есть и мотивы, связанные со спекуляциями на рынке, в том числе с использованием инсайдерской информации.

— Кто, на ваш взгляд, спекулирует таким образом?

— Трейдеры. В том числе те, кто работает на мировых рынках. Новости, которые формируются у нас, влияют на ситуацию на мировых рынках, и на этом многие пытаются играть. Мне кажется, такие мотивы были в 2010 г., они есть и сейчас.

— Вы можете назвать конкретные компании?

— Нет, я никого обвинять точно не могу. Иногда у меня есть ощущение, что новость специальным образом накручивается, для того чтобы создать впечатление, что проблема больше, чем она есть на самом деле, подвести людей к мысли, что у нас могут быть введены экспортные ограничения. А это сразу же влияет на цены на мировых рынках.

— Но ведь в 2010 г. для большинства участников рынка введение ограничений было абсолютно неожиданным. Более того, многие убеждены, что необходимости в запрете экспорта не было.

— Я никогда не критикую своих предшественников, тем более что и сам в дальнейшем могу стать объектом критики. Но я считаю, что введение экспортных ограничений нецелесообразно, поскольку они дают обратный результат: цены повысятся, и ситуация будет хуже, чем если этого не делать.

— Но у высоких цен есть и оборотная сторона: они позволяют хорошо заработать крестьянам, которые заняты непосредственно в производстве зерновых.

— Так и есть, и не нужно убивать эту дополнительную прибыль. В хороший год цены падают, и крестьяне, наоборот, теряют, несмотря на хороший урожай. Лучше, конечно, чтобы ситуация была более стабильной, а скачки цен — меньше. Мы попробуем в дальнейшем более эффективно сглаживать эту динамику. Но этот год показал, что и в других странах, где система регулирования выстроена, избежать скачков цен, когда такая засуха одновременно в разных регионах мира, не получается. Нужно находить баланс. Проблема в том, что те, кто не пострадал от засухи, получают большую прибыль, но одновременно тем, у кого урожай погиб полностью, уже никакие цены не помогут.

— Действующие меры регулирования и господдержки — интервенции, субсидии, страхование урожая — направлены в основном на борьбу с последствиями уже случившихся проблем. Обсуждаются ли какие-либо меры, которые позволили бы в долгосрочной перспективе снизить зависимость урожая от погодного фактора?

— Все это дорого, поэтому сделать все одновременно невозможно. В советское время существовала система мелиорации, но практически вся она погибла в конце 90-х гг., когда в 1998 г. люди извлекали из земли трубы и продавали их на металлолом, чтобы хоть как-то спастись. Сейчас есть планы в этом направлении, но по сравнению с потребностями они не очень велики. Главный вопрос — сможем ли мы привлечь в эту сферу частный капитал. Такие проекты есть, попробуем их поддержать и подтолкнуть. Понятно, что увеличение площадей под озимыми при таких рисках засухи — правильный путь, это более надежно, но расширять озимые до бесконечности невозможно. Мы уже в этом году постараемся помочь расширить посевные площади под озимыми культурами, и тогда в следующем году можно будет ожидать хорошего урожая. Главный риск ведь не в этом году — все мы понимаем, что этот год мы пройдем спокойно. Главный вопрос — что будет в следующем году: будет ли достаточно резервов, достаточными ли будут посевные площади, хватит ли денег у хозяйств, чтобы посеять. Результаты сегодняшней работы мы увидим в июле — августе следующего года.

— Правильно ли мы понимаем, что государство готово брать на себя часть издержек по созданию заново системы мелиорации и одновременно рассчитывает в этом вопросе на частный капитал?

— Да, так и есть. Речь идет о воде и компаниях, которые работают с водными ресурсами, например о «Русгидро». Никаких благотворительных проектов со стороны «Русгидро» в этой сфере не будет. Но если это будут выгодные инвестиционные проекты, «Русгидро» туда пойдет, будут невыгодные — не пойдет. Пока это находится на уровне идеи. Речь идет о сотнях миллиардов рублей в 10-летней перспективе. В госпрограмме заложено несколько миллиардов — это деньги, которые нужны, чтобы запустить новые проекты в самых критически важных регионах. Но этих сумм не хватит, чтобы обеспечить мелиорацию на всех площадях, где это нужно. Мы попробуем использовать эти деньги с умом, попытавшись разделить риски с частными инвесторами.

— У вас есть реальная возможность проверить масштабы нанесенного засухой ущерба, о которых заявляют регионы?

— До копейки — нет. Но с точностью до сотен миллионов рублей проверить точно можно. Регионы уже прислали информацию об ущербе на сумму около 45 млрд руб. Мы видим, что прямой ущерб из этой суммы — меньше 20 млрд руб., и скорее всего эта оценка еще уменьшится. Таким образом, речь не идет о десятках миллиардов рублей. Определенные суммы на это в бюджет заложены, с Минфином мы еще в июле договаривались, что при внесении поправок в бюджет эти средства будут выделены. Так что ущерб мы частично компенсируем, но целевым образом — так, чтобы компании, которые потеряли в этом году, могли заработать в следующем.

— Когда будет директива правительства по поводу нового генерального директора ОЗК?

— Когда найдем гендиректора. Пока решение о том, останется ли Поляков гендиректором, не принято. Это означает, наверное, что Росимущество и Минэкономразвития еще не определились с кандидатурой. Обозначает ли это, что они одновременно кого-то ищут в эту компанию, я не знаю.

— Но если кандидатуры нового гендиректора нет, почему прежний гендиректор Сергей Левин сразу после завершения сделки по привлечению в компанию инвестора покинул компанию?

— Председатель правительства принял решение о приглашении Левина к работе в свой секретариат. Это было его решение. Левин его принял. Думаю, с ОЗК это никак не связано: он просто хотел видеть Левина работником аппарата правительства. У Левина с новым акционером ОЗК, насколько мне известно, нормальные отношения, никаких конфликтов там нет.