Особое мнение

все

Интервью

вопрос-ответ

задать вопрос

Эксперты

О том, почему министр экономики больше не может быть техническим и какая модель роста может сменить нефтяную ренту, «Огоньку» рассказал президент партнерства «Новый экономический рост» Михаил Дмитриев.

— Появляются все новые версии ареста и увольнения Алексея Улюкаева. Что вы думаете об этом деле?

— Событие драматичное, но прежде всего в судьбе конкретного человека, оказавшегося в очень непростой ситуации. Что же касается последствий для экономической политики, надо иметь в виду, что влияние Минэкономризвития на развитие страны в последние годы было довольно ограниченным. В это время перед министерством не ставилось задачи разработки какого-либо принципиально нового экономического курса. Оно в основном выполняло технические функции по сопровождению текущего процесса принятия решений. У нас за последние девять лет сменилось уже три министра экономического развитиия, и это не сильно отражалось на роли министерства в управлении.

— А возможна иная модель управления экономикой?

— За последние 25 лет мы могли наблюдать две принципиально разных модели работы Министерства экономики. Так, в начале нулевых годов именно Министерство экономического развития и торговли, возглавляемое Германом Грефом, играло роль лидера, обеспечившего смену экономической политики. Именно Греф брал на себя большую ответственность за реализацию новых идей и старался добиться высоких темпов экономического роста. Тогда мы получили восемь лет самых высоких темпов роста доходов на душу населения за всю историю России и СССР. После ухода Грефа в 2007 году перед руководителями министерства уже не ставилась задача смены экономического курса, поскольку для того времени он в целом оказался успешным. И это изменило роль Минэкономики в экономической политике. Модель экономического роста, сложившаяся в начале нулевых годов, все еще продолжала работать. Даже борьба с кризисом 2008-2009 годов, несмотря на его остроту, скорее выглядела как «тушение пожара», а не как поиск новой модели развития. Но сейчас дело дошло то той точки, когда движение вперед при сохранении нынешней модели экономического роста, ставящей экономику в зависимость от экспорта энергосырьевых ресурсов, уже невозможно. Эта модель фактически сломалась. Нужен поиск принципиально новых решений. Иначе будут накапливаться долгосрочные нерешенные проблемы, как это было у нас в 70-е и 80-е годы прошлого века.

— Получается, надо отказаться от «технической» модели управления экономикой и вернуться к лидерской?

— Кто именно возглавит работу по переходу к новой экономической политике,— это вопрос, который, как мне кажется, будет решаться уже после президентских выборов. Ясно, что нынешнее положение в экономике не устраивает ни общество, ни руководство страны, ни бизнес. Кто будет лидером перемен? Я не знаю. Это совершенно не обязательно должен быть министр экономики, может быть и председатель правительства, и вице-премьеры, может быть министр финансов или какой-то другой министр экономического блока. В Малайзии, например, для этого создали специальную структуру, которую возглавлял вице-премьер, и страна добилась в последнее время немалых успехов. Нужен лидер, который будет в органах власти продвигать такие инициативы. Кто-то должен сдвинуть камень с места.

— А надо ли двигать камень? Вроде бы наша экономика перестала падать, международные агентства повышают рейтинги России, обещано повышение зарплат госслужащим. Возможен в ближайшем будущем рост? Или это затишье перед очередным спадом?

— Если рост без смены экономической модели и возможен, то он будет инерционным, во многом предопределенным случайными факторами. Грубо говоря, этот рост будет дожимать остатки старой модели, завязанной на нефтяные цены. Модель нефтяной экономики сложилась в нулевые годы, когда цены на нефть резко подскочили. Корреляция темпов роста ВВП с ними в начале 2010-х годов была близка к 80 процентам. Результат сейчас виден всем. Но никто не может гарантировать, что цены опять не вырастут. Сейчас много говорят о «Роснефти»: будет ли она приватизирована или не будет… Но неважно, что произойдет с «Роснефтью», она в любом случае не сможет стать драйвером экономического роста России на следующем этапе развития, потому что находится в стагнирующем сегменте мировой экономики.

— Но нефть нас все-таки и сейчас неплохо кормит. Если не менять модель роста, какие риски ждут нашу экономику?

— Мало чего хорошего, и не только на рынке нефти и газа. Если мы надеемся, что, как Китай, сейчас вдруг начнем производить много промышленной продукции и найдем способы продать ее в другие страны за валюту, то это едва ли возможно. Посмотрите, что происходит с мировой торговлей в последние несколько лет: темпы ее роста упали до уровня ниже темпов роста мирового ВВП. В предыдущем же десятилетии торговля росла в два раза быстрее, чем ВВП. Многие страны вырывались вперед именно за счет быстрого роста экспорта. Россия экспортировала энергию, Китай — промышленные товары, другие страны — услуги. Тот, кто встраивался в мировую торговлю, многое от этого выигрывал.

— И мы тоже выигрывали?

— Да. Но в потреблении населения у нас возникли гигантские перекосы. В последние 15 лет значительная часть выручки от нефти и газа превращалась в импорт потребительских товаров и продовольствия из-за рубежа. Самой крупной отраслью экономики стала торговля. Мы завозили даже то, что можно было бы производить в стране. О товарах длительного пользования я вообще не говорю. Импортировалось гигантское количество автомобилей, а те, что собирали в России, были с невысокой степенью локализации. Плюс практически вся потребительская электроника, одежда и многое другое. Зарплаты росли в 2-3 раза быстрее, чем производство. Из каждого рубля прироста потребительского спроса примерно треть уходила за границу, треть съедала инфляция, и только последняя треть обеспечивала рост внутреннего выпуска. Эта модель достигла своих пределов не только потому, что цены на нефть больше не растут, но еще и потому, что по уровню обеспеченности импортируемыми товарами длительного пользования мы достигли высокой степени насыщения. Например, по количеству абонентов сотовой связи на 100 человек населения мы находимся на втором-третьем месте в мире, хотя мобильные телефоны в стране практически не производятся. Мы приблизились к уровню развитых стран по обеспеченности компьютерами. Может быть, отстаем по автомобилям, но уже не так сильно. По бытовым товарам длительного пользования — это холодильники, стиральные и посудомоечные машины, современные плазменные телевизоры с большим экраном — Россия очень близка к показателям развитых стран. И все это в основном за счет валютной выручки от экспорта энергоносителей. Нельзя дальше так взрывообразно наращивать потребление, перекос очень опасен.

— А в чем перекос?

— Мы отстаем, например, по обеспеченности жильем. Его не купишь за границей, его можно построить только здесь.

— Но у нас же столько строится жилья…

— На самом деле очень мало. По обеспеченности жильем в сравнении с уровнем текущих доходов населения Россия — одна из отстающих стран мира. Только к 2015 году вышли на объем ввода жилья, который был зафиксирован в Советском Союзе в конце 1980-х годов. И этот многолетний провал в строительстве жилья произошел именно потому, что оно, строительство жилья, не вписывалось в нефтяную модель роста экономики. Сравним с Китаем. Средние доходы россиян примерно в два с половиной раза выше средних доходов китайцев. Но в Китае в начале 2010-х годов средняя обеспеченность жильем в городах достигла 32 кв. м на человека, а у нас — в 2015-м составила чуть больше 24, а в Москве — около 20 кв. м. Более того, у нас с 2005 по 2012 год систематически снижался средний размер новых квартир, по этому показателю мы сейчас на предпоследнем месте в СНГ, опережаем только Таджикистан.

— Есть ли у нас источники нового роста?

— Я убежден, что в нашей экономике накопился большой потенциал для дальнейшего роста. Он не связан с сырьевым сектором и не слишком зависит от мировых рынков. У нас имеются недостаточно развитые сферы экономики, ориентированные на внутренний рынок и при этом мало зависящие от экспорта или импорта. Но в старой модели структура конечного спроса складывалась таким образом, что тормозила их развитие.

— Поясните, что вы имеете в виду?

— Только что наша экспертная команда закончила разработку сценариев пространственного развития, которую мы выполняли по заказу Минэкономразвития. Такого рода работа вообще делается в России впервые. Мы исследовали огромный массив данных по муниципалитетам и конкретным предприятиям — количество занятых, объемы выручки и прочее вплоть до географических координат. И выяснили: производительность сильно зависит от места расположения предприятия. Производительность предприятия, расположенного в городке с населением менее 50 тысяч человек, примерно на треть ниже, чем у такого же точно предприятия, расположенного в городе-миллионнике или в зоне городской агломерации, в транспортной доступности не более полутора часов от центра. Многие предприятия расположены неоптимально. Например, заводы точного машиностроения, приборостроения и других высокотехнологичных отраслей очень чувствительны к размерам населенного пункта, но в советское время они нередко строились вдали от крупных городов. Многие из них попали в тяжелое положение из-за того, что не могут реализовать свой потенциал.

— Почему?

— Для развития этих и многих других отраслей важно иметь хороший доступ к большим рынкам труда, где имеются нужные квалификации, а также обеспечивается удобное взаимодействие со смежниками и с потребителями. В больших городских агломерациях все это достигается намного легче и эффективнее. В советское время вообще промышленность была почти равномерно распределена по всей стране — от Москвы до тундры. Но в последние 25 лет подавляющее большинство новых предприятий создавалось в зонах влияния двух крупнейших агломераций — Москвы и Санкт-Петербурга. Именно такое местоположение обеспечивало им максимальную эффективность. В результате по степени концентрации предприятий Россия практически сравнялась с Канадой, где промышленность тяготеет к двум крупнейшим агломерациям. Теперь же задача в том, чтобы расширить число крупных агломераций, в которых предприятия могут быть не менее эффективны, чем в Москве и Санкт-Петербурге. При хорошей инфраструктуре зоны влияния крупных агломераций могут охватить значительную часть российских городов и прилегающие к ним территории. Одно только это могло бы добавить к росту нашей экономики до 1 процента в год. Но для этого нужны новые скоростные транспортные системы и много нового жилья, обеспечивающего мобильность населения.

Пример — «Ласточка», которая пришла на смену старым электричкам. У меня дача около Клина, и если я еду в Петербург, то обратно добираюсь «Сапсаном» до Твери, а дальше — до Клина электричкой, которая раньше тащилась полтора часа. Сейчас «Ласточка» долетает за 50 минут. И я вижу, как в Твери в 6 часов вечера народ буквально осаждает этот поезд — люди, которые живут в Московской области, теперь все чаще устраиваются на работу в Твери. Повысилась мобильность людей, и экономика области двинулась вперед. Тверская область с 2009 по 2014 год была в числе отстающих: темпы экономического роста там были в два раза ниже среднероссийских. А после запуска «Ласточек» экономический рост там заметно ускорился, чего не происходит в соседних регионах. В самой Твери, в Клину, в Солнечногорске, расположенных вдоль Октябрьской железной дороги, начали расти цены на недвижимость. Это значит, что у людей появились хорошие заработки. Следовательно, там начнут больше строить жилья.

Значит, двинется производство стройматериалов. Следом — производство и обслуживание лифтов, ЖКХ и так далее. Казалось бы, всего-то — скоростной поезд пустили. На самом деле изменили жизнь двух больших регионов страны с очень плотным населением. Похожую цепочку экономического роста можно запустить и во многих других регионах страны. Власти, как мне кажется, еще до конца не осознали, какой гигантский экономический маховик роста они могут таким образом раскрутить.

У нас буквально под ногами лежат ресурсы, которые могут обеспечить 15-20 лет успешного экономического развития на несырьевой основе.

— Значит, вы предлагаете субурбанизацию?

— Не только ее. Не все отрасли могут развиваться в агломерациях. Наш анализ показал, что металлургия, химия, деревообработка, транспорт и логистика, туризм, а также предприятия, обслуживающие сельское хозяйство, достигают высокой эффективности даже в сравнительно небольших населенных пунктах. Поэтому важно способствовать развитию тех отраслей, для которых размер поселений не является сдерживающим фактором. Это же относится к сельскому хозяйству и добывающим отраслям — их расположение зависит от доступа к земле и природным ресурсам. За ними тянутся и обслуживающие отрасли. Например, в Алтайском крае — гигантские площади плодородных пахотных земель. Там складывается современное высокоэффективное зерновое хозяйство. Для уборки зерна стали использовать комбайны-роботы. А они требуют сервисного обслуживания, выполнять которое могут только высококлассные специалисты. Им не обязательно постоянно жить на селе, но в любом случае сервисные центры должны располагаться в пределах транспортной доступности от сельскохозяйственных угодий.

— Что тормозило до сих пор развитие городов и регионов?

— Отсутствие транспортной инфраструктуры и недостаток жилья. У нас все зациклено на ипотеке. А нужно создавать рынок арендного жилья, вот в начале XX века строили доходные дома для рабочих, так в Санкт-Петербурге в районе Обводного канала до сих пор сохраняются целые кварталы таких домов. Если начнем строить больше арендного жилья, людям легче будет селиться вблизи от высокооплачиваемой работы, а вслед за жильем и рабочими местами потянется вся цепочка спроса и предложения, связанная с развитием несырьевой экономики. Причем отдача от инвестиций будет достаточно быстрая, для этого не придется ждать десятки лет.

— Хорошо. Но где взять деньги? Все говорят, что их нет.

— Это неверно, деньги есть, Центральному банку их не нужно печатать. Чтобы запустить мотор такого развития, нужны стартовые вложения в инфраструктуру и жилье. Наш анализ показывает, что даже в условиях кризисного, 2016 года банки, пенсионные фонды и страховые компании располагают потенциальными инвестиционными ресурсами примерно на 8 трлн рублей, которые они не имеют возможности вложить в экономику. Эти деньги приносит им население и предприятия. Прибыль российских компаний достигла в прошлом квартале рекордного уровня. Но они не инвестируют эти деньги, потому что не уверены в перспективах экономического роста. То же относится и к банкам. К началу 2016 года величина депозитов предприятий достигла рекордной цифры — 90 процентов от уровня их инвестиций. Такое происходит впервые. Вначале 2000-х годов депозиты предприятий составляли всего 20 процентов от инвестиций. Ресурсы, скопившиеся у банков и других инвесторов, можно было бы привлечь на развитие инфраструктуры и строительство арендного жилья, если начать выпускать для этого достаточно надежные ценные бумаги.

Михаил Дмитриев, экономист:

У нас буквально под ногами лежат ресурсы, которые могут обеспечить 15-20 лет успешного экономического развития на несырьевой основе.

Мы детально проработали механизм такого финансирования. Суть в том, что банкам и другим инвесторам можно предложить такие виды ценных бумаг, которые имеют хорошие показатели кредитного качества и ликвидности и соответствуют требованиям надежного вложения средств Банка России. Такие бумаги инвесторы смогут без проблем покупать ежегодно как минимум на 1,5-2 трлн рублей дополнительно к тому, что сейчас вкладывается в инфраструктуру. Если эти средства вложить в инфраструктурные проекты и жилье, они создадут новые заказы российским производителям. Это не только вагоны, рельсы, и асфальт. Это еще и новейшие системы безопасности и управления движением, современные сервисные предприятия и многое другое. Вложения в инфраструктуру сразу же начинают генерировать экономический рост в смежных отраслях, двигают вперед экономику, создают новые рабочие места. Дальше спираль экономического развития начнет раскручиваться сама, поскольку новая инфраструктура и жилье помогут повысить производительность большинства предприятий, расположенных на соответствующей территории, и за счет этого увеличить зарплаты работников. Расчеты, показывающие влияние инфраструктуры на экономический рост, мы начали делать еще восемь лет назад. Тогда в правительстве к этим расчетам относились скептически. Но сейчас эти расчеты начинают подтверждаться на реальных примерах. Поэтому интерес к возможностям инфраструктурного финансирования заметно растет. Наша команда, в свою очередь, старается поддержать этот интерес путем разработки максимально конкретных и практических мер, которые можно довести с федерального уровня буквально до каждого отдельного муниципального образования. Мы надеемся, что в обсуждении возможных решений смогут принять участие основные экономические ведомства, включая Минфин, Минэкономразвития и Банк России.

— Возможности экономического развития, о которых вы говорите, не предполагают шоковой терапии, которую у нас сейчас опасаются?

— Все привыкли, что как только мы начинаем нащупывать новую модель экономического роста, так сразу за это кто-то должен дорого заплатить. Жилищный сектор и инфраструктура — это такие направления развития, которые никого особенно не ущемляют, они выгодны всем, от этого выигрывает подавляющее большинство.

— И никаких рисков?

— Развитие инфраструктуры и жилищного сектора отразится на структуре потребления. Если обеспеченность жильем возрастет, увеличится и доля расходов на него в семейных бюджетах. Это значит, что семьям придется более экономно планировать текущие расходы, прежде всего на покупку предметов длительного пользования. Но как именно распределять семейный бюджет и чему отдать предпочтение — жилью или текущим расходам, каждая семья будет решать самостоятельно. Однако есть серьезные вопросы, не связанные напрямую с жильем и инфраструктурой, которые, безусловно, будут создавать напряжение в обществе. От них нам никуда не деться. Прежде всего это повышение пенсионного возраста. Российский бюджет не выдерживает пенсионной нагрузки: Пенсионный фонд требует огромных и все растущих дотаций. Государство не в состоянии увеличивать пенсии в соответствии с заработной платой, которая снова начинает расти. Это вытекает из быстрого увеличения числа пенсионеров и снижения числа работающих. Продолжительность жизни мужчин достигла 65 лет, женщин — 77. У многих уходящих сейчас на пенсию достаточно сил, чтобы трудиться и зарабатывать хорошие деньги. Экономический рост будет создавать новые рабочие места, но обострится нехватка квалифицированных специалистов, чтобы их заполнить. Это самый серьезный вопрос, все другие проще. Но опыт большинства стран, которые уже давно повысили пенсионный возраст, показывает, что по этому вопросу вполне возможно добиться согласия среди широких слоев общества, бизнеса и политических элит при условии осторожного и поэтапного решения этой проблемы.

Источник: kommersant.ru