Деривативы и погубили рынок недвижимости в США, заодно обрушив экономику всего мира.

Чтобы обсудить, как этот произошло, мне пришлось найти человека, которому фильм «Игра на понижение» не только нравится, но который еще и понимает, о чем говорят его персонажи. В фейсбуке финансиста Романа Сульжика я обнаружил запись: «Посмотрел The Big Short в Лондоне прошлой ночью с друзьями из Deutsche Bank. Что я могу сказать: наконец есть фильм об Уолл-стрит, о котором я могу рассказывать… Это превосходный фильм, и он вернул меня в те веселые дни. Банда из JP Morgan, это фильм о нас».

Сульжик – глава наблюдательного совета Национального депозитария Украины, до этого был управляющим директором по срочному рынку Московской биржи, но покинул свой пост после начала российско-украинского конфликта. А до того работал в JP Morgan и из первых рядов наблюдал за крахом 2008 года: «На самом деле, сломались рейтинговые агентства, созданные в Штатах после кризиса 20-х годов прошлого века, когда выпускались «левые» бонды и «впаривались» в пенсионные фонды. Потом все «упало», приходят в компанию, а там Петя, Вася и собака, сторож, вообще ничего нет, а бонды продавали на миллион долларов».

Переводить это нужно так: в 1920-е годы в Америке выпускались необеспеченные ценные бумаги, и когда выяснилось, что они ничего не стоят, рынок рухнул и начался кризис. Поэтому Конгресс США создал рейтинговое агентство, которое должно было проверять компании, выпускающие ценные бумаги. И только надежные бумаги – бонды с высоким рейтингом – позволялось покупать пенсионным фондам, которые аккумулировали колоссальные деньги населения. Это положение просуществовало до 1990-х годов. Потом произошла финансовая инновация, о которой говорится в фильме, объясняет Сульжик.

Предположим, банк дал тысячу ссуд на ипотеку. Индивидуально у человека низкий кредитный рейтинг, то есть вероятность того, что он не будет платить, у каждого 10-20%. Но предположим, банк выдал ссуд на 100 миллионов долларов. Если потом некий хедж-фонд обещает покрыть потери в случае невозврата первых 10 миллионов долларов по этим ссудам, то оставшиеся 90 миллионов будут считаться очень надежными бумагами, с самым высоким кредитным рейтингом AAA. «Математические модели показывали, что рейтинг у этих 90 миллионов выше, чем у компании General Electric, рейтинговые агентства соревновались, чтобы ставить на него свою печать», – объясняет Сульжик. Так возник пузырь на рынке недвижимости. В принципе, это понятно, исходя из здравого смысла. В фильме один из героев объясняет: зарплаты не выросли, а цены на дома выросли, значит, это не активы, а долги.

Люди набирали кредитов, покупая недвижимость, а банки, вместо того чтобы проверять клиентов, передавали риски хедж-фондам. А те исходили из того, что неплатежеспособных клиентов не будет слишком много. Из тысячи клиентов кто-то, конечно, потеряет работу и станет неплатежеспособным, но это будет случайный процесс в пределах статистической модели. О том, что может быть корреляция между такими случаями дефолтов, например, при экономическом спаде, никто не думал.

«Я общался с ребятами, которые писали эти модели, и говорю им: как вы решаете эту проблему, что, скорее всего, люди будут скоррелированно дефолтить, скажем, при внешнем шоке в экономике, когда 10% людей теряют работу? – описывает происходившее Сульжик. – Они говорят: да, Роман, это называется локальной корреляцией, достаточно сложная вещь, мы о ней думаем, но просто пока не знаем, как это все в модель запихать. Я говорю: а как же это все народ учитывает? Они говорят: ну, трейдеры, наверное, учитывают. То есть трейдеры понимают, что в модели есть изъян, и это учитывают. На самом деле это всегда была работа трейдеров – знать изъяны в моделях и учитывать их. Ты никогда не мог доверять цифре, которую модель выбрасывает, всегда должен был сам чуть ли не на бумажке продумать, что будет в той ситуации, что будет в этой. Модель – это инструмент, который ты используешь, это не так, что компьютер выбросил какую-то цифру, и ты как обезьяна начинаешь торговать. Задача трейдера – полностью понимать все, что происходит в модели, в мире, продумать все сценарии и на основе этого решать, берешь ты этот риск на себя или нет, брать эту сделку или нет.

Сульжик рассказывает, что незадолго до кризиса 2008 года предупреждал о сходстве происходящего на рынке с крахом рынка лизинга самолетов – это был огромный рынок, и после терактов 11 сентября 2001 года он рухнул. Сульжик говорит, что его не услышали: «Буквально за три месяца до того, как все взорвалось, ребята не видели этого. Мне сказали: Роман, ты хочешь купить по 91, и если упадет до 80, мы потеряем 20 миллионов. Иди, занимайся своими делами. Потом мне друг звонит, через месяц: Роман, уже 114. Потом 148, на пике было 450. Многие сейчас говорят, что это был злой умысел, что кто-то думал, что все взорвется. Но даже мы, в эпицентре, этого не видели. Некоторые предполагали, но это действительно было большим шоком для всех».

Разговор о злом умысле – отдельный разговор.

Один из героев фильма, ставящих на скорый крах рынка, останавливает ликование своих компаньонов в предвкушении прибылей: «Если мы правы, люди будут терять дома, работу, накопления, пенсии. Знаете, за что я ненавижу банки? Они превращают людей в цифры. Вот цифры: каждый процент роста безработицы – смерть 40 тысяч людей». Изображение финансистов как безнравственных людей – давняя традиция.

Сульжик в том посте в фейсбуке пишет, что ему не нравится фильм «Волк с Уолл-стрит» как не имеющий ничего общего с реальностью: «Конечно, никто не аскет. Много работаешь, потом выходишь на пиво, допоздна. У некоторых стиль жизни – до трех часов ночи пьянствовать, а в 7 утра быть на работе. Главное, чтобы ты в 7 утра появился, неважно, в каком состоянии. Конечно, это все было. Ты зарабатывал огромные деньги, конечно, это как-то все тратилось. Но такого беспредела, как в «Волк с Уолл-стрит», не было – это чистой воды шарлатаны, которые просто занимаются разводом. Когда ты более-менее честно зарабатываешь даже огромные деньги, у тебя к ним другое отношение. Люди, которые идут на Уолл-стрит, – у них есть цель зарабатывать деньги, жадность – достаточно большой мотиватор. Если ты мотивирован жадностью, социальные вопросы, что ты сделал для людей, сколько деревьев посадил сегодня, – они немножко второстепенные. Но это тот же вопрос, что и про человека, который идет в армию: его могут послать куда-то в афганскую деревню, ему придется стрелять по людям, задумывается он об этом сейчас или нет. Это определенный тип людей в банковском деле. Там есть жадность, но я очень редко видел, что человек говорит: хочу этих инвесторов кинуть. Если у тебя появляется такая репутация, ты очень быстро заканчиваешься. Большинство людей действительно пытаются нормально делать свою работу».

Один человек, сделав ошибку, может потопить весь отдел

«Моя специализация была – рисовать стройную картину мира, где много активов вместе, и надо давать людям возможность рисковать или отдавать эти риски нам. Не знаю, упростил я или усложнил этим объяснением», – смеется Сульжик. Он описывает путь в трейдеры: «Там все гении, в банках, поэтому в трейдеры выбирают людей без высокого самомнения: тех, кто понимает степень своего ничтожества, «я знаю, что ничего не знаю». В основном берут людей с математическим, с физическим прошлым. Я работал в Нью-Йорке программистом в JP Morgan, делал достаточно большие проекты, общался с трейдерами. Я был яркой личностью, никогда перед ними не заискивал, считал, что это профессионалы, такие же, как и я, которые просто занимаются другими вещами. В то же время учился в Нью-Йоркском университете экономике и финансам. И в какой-то момент главный отдела по работе с деривативами сказал: Роман, если ты хочешь у нас поработать, у нас есть место. Потом, когда я уже стал трейдером, я заметил, что на тебя все смотрят, будто ты Бог. Тысячи людей вокруг ходят, заискивают. Из этой тысячи бывает один абсолютно нормальный человек, просто занимается своим делом. Тогда к нему подходишь: слушай, ты хотел бы с нами посидеть? Изначально все гениальные, но смотрели именно на то, приятен ли человек, чтобы с ним сидеть 12 часов в день, тянуть одну лямку, можно ли ему доверять финансовое будущее. Один человек, сделав ошибку, может потопить весь отдел».

Цена ошибки – столько, сколько ты зарабатываешь за жизнь

«Когда ты первый раз этим занимаешься – это очень страшно. Потому что ты понимаешь, что цена ошибки – столько, сколько ты зарабатываешь за жизнь. Потом вырабатывается отношение как у хирурга на войне. Эти цифры, миллиарды – просто какие-то цифры, не должно быть вожделения, ты просто управляешь риском. Я с огромным трудом справлялся с тем маленьким участком ответственности, который мне поручили, работал 12-14 часов в день, чтобы просто понимать, что я делаю и как сделать так, чтобы я зарабатывал деньги, а не терял. На это уходила вся энергия, как и у большинства ребят моего уровня. Не было каких-то диких вечеринок, это были такие физики, математики, которым поручили заниматься огромными цифрами, и мы ими занимались».

Все это вылезет, все взорвется

«Я действительно был в самом эпицентре всей финансовой революции. Торговля деривативами началась где-то в 1990-х годах. Я пришел в отдел дериватиров примерно в 2004 году, я работал в кризис 2008 года. В некотором роде то, что произошло, было неизбежным. Каждый раз, когда происходит финансовая инновация, особенно когда финансовая инновация связана с возможностью создания новых денег, – это всегда заканчивается пузырем. Так произошло, когда изобрели бумажные деньги, так произошло, когда изобрели первые векселя, когда изобрели первые акции, когда изобрели фьючерсы, когда изобрели опционы. Каждый раз, когда происходит финансовая инновация, народ начинает думать: все, мы живем в новом мире, как прежде мы никогда жить не будем, и потом обычно все заканчивается слезами. Но не надо забывать, что на самом деле изобретение всех этих деривативов создало огромное количество состояний. В конце концов, все грохнулось, 10 или 20 триллионов было потеряно. Но благосостояние, созданное на горизонте 1990–2000-х годов, расползлось по миру, не только по богатым странам, но и по бедным. Почему был такой бум и в России, и в Украине, почему деньги сюда приходили, почему нефть стоила так дорого – именно из-за того, что создавалось благосостояние. Поэтому сейчас мне очень не нравится, когда все говорят: ой, все грохнулось – банкиры виноваты. Да, может быть, этот кризис отбросил мир на год-два назад, но до этого мир рос на протяжении практически 20 лет беспрецедентными темпами. История будет судить, компенсирует ли созданное благосостояния тот шок, который, в конце концов, произошел. В больших финансах после кризиса создали институт центральных контрагентов. Это организация, которая должна стоять посредником между всеми деривативными транзакциями в мире, чтобы можно было отследить, сколько деривативов напечатано, каков их риск, – и если будет проблема в системе, то надо будет спасать только центрального контрагента, не надо будет спасать банки. И так же, как было с рейтинговыми агентствами, эти центральные контрагенты и будут причиной следующего большого взрыва. Я не знаю, когда это будет, лет через 20-30, эти центральные контрагенты не увидят какой-то риск, не смогут оценить. Банки забьют им этого риска под завязку, потом, когда все это вылезет, все взорвется, центральные контрагенты рухнут. Это абсолютно нормальный цикл, когда у тебя лекарство от предыдущей болезни иногда становится источником следующей».

Сейчас идет постиндустриальная революция, модель «Убер», peer-to-peer, биткоины с блокчейнами

«На самом деле, это будет продолжаться, народ будет продолжать придумывать новые вещи, будут новые кризисы – это абсолютно нормальная вещь. Сейчас происходит финансовая революция краундсорсинга, краундфандинга. Накроется ли это медным тазом, взорвутся ли сетевые банки в какой-то момент? Конечно, взорвутся. Но значит ли это, что та польза, которую они сейчас приносят, добавляя удобства, создавая банковскую систему, более приближенную к человеку, не стоят того риска, что они потом взорвутся и нам придется постфактум это все разгребать? Сейчас идет четвертая индустриальная революция, или постиндустриальная революция, где модель «Убер», peer-to-peer, биткоины с блокчейнами. Я еще сам до конца не понимаю того, что происходит, но уже начинаю понимать, что может радикально измениться то, как мы пользуемся финансовой системой, то, как мы платим за вещи. Peer-to-peer банки – это огромная новая область. Я общаюсь с молодежью, которая в этом крутится, и пока не сформулировал для себя, во что это выльется и как на этом заработать. Но то, что там что-то произойдет, я чувствую, и думаю, как в этом во всем поучаствовать».

Источник: svoboda.mobi