Россия поставила новый рекорд по сбору зерновых культур — 150 миллионов тонн, но при этом аграрии не спешат радоваться достижениям этого года. Проблема в том, что внутреннее потребление значительно меньше, а вывезти пшеницу на продажу невозможно. В результате все зерно может остаться в России. Такой избыток предложения ожидаемо привел к падению цен. Выходит, фермеры тратятся, выращивают зерно, а заработать на продаже не могут. В чем опасность исторического рекорда по сбору зерна? Все ли аграрии смогут компенсировать издержки производства? Как изменятся цены на хлеб? Ответы на эти вопросы в рамках «круглого стола» в «МК» искали депутат Государственной думы, член Комитета по аграрным вопросам Сергей Лисовский, директор Департамента Российского зернового союза Елена Тюрина и доктор экономических наук, профессор Университета кооперации Дмитрий Валигурский.

— Мы собрали урожай — 150 млн тонн зерна, но далеко не все аграрии по этому поводу торжествуют. В чем опасность этого исторического рекорда?

Лисовский: Ну, это всегда так было: плохой урожай — проблема, хороший — еще большая проблема. Но я бы хотел сказать спасибо нашим аграриям за этот рекордный урожай. Нам есть чем гордиться, так как за 20 лет мы практически подняли с колен сельское хозяйство. Я помню, когда в 2000-е я пришел в птицеводство, мне западники говорили: какое сельское хозяйство, его в России нет. И вот через 20 лет мы стали самой крупной державой по производству и экспорту зерна. Но сейчас вырисовываются два момента. Первый: логистика при экспорте. Мы успешно экспортировали зерно в прошлые годы и сейчас могли бы вывезти излишки по хорошей цене за рубеж. А второй — Минфин «подсел» на экспортную пошлину. Два года назад ее вводили в виде эксперимента, для поддержки животноводов, а сейчас это ведомство закладывает доходы от пошлины в бюджет. И, похоже, от нее не откажется.

Что остается крестьянам, даже если они продали зерно на экспорт? Например, в моей Курганской области третий класс пшеницы стоит в районе 11 500 рублей за тонну, а фураж — 9000 руб. Такие же цены были и 3 года назад. Но за эти 3 года расходы значительно выросли, и нынешняя цена не устраивает аграриев. Надо решать, как улучшать логистику. По первому этапу зерновой сделки с нашего зерна сняли санкции, но забыли, что надо и с логистики снять ограничения. Нас, по сути, обманули, потому что получилось так, что мы разрешили украинское зерно вывозить. А российское зерно, формально выполнив обязательства, фактически закрыли. 18 ноября заканчивается первый этап зерновой сделки. Надеюсь, сейчас будут более жесткие переговорщики и Россия отстоит свое право на экспорт.

Валигурский: 150 миллионов — в среднем по 1 тонне зерна на каждого россиянина. Это норма, матрица, которая должна быть постоянно. Но цены-то не снизились. Как бы животноводы ни хотели расширить производство, цена кусается. При этом на молоко можно делать наценку не более 10%. Это сокращает возможности развития на перспективу.

— Какие страны отказались от нашего зерна, какие, наоборот, увеличили закупки?

Тюрина: Объем, который мы можем вывезти на мировой рынок, составляет около 50 млн тонн, больше прошлогоднего на 14 млн. После решения о зерновой сделке произошло резкое снижение экспорта. Он сократился в Турцию, с 22 июля по 1 октября, в 2 раза. С 1 октября, когда пошла информация, что Россия может выйти из соглашения, Анкара опять стала наращивать закупки, увеличила их в 2,5 раза.

Египет увеличил закупки на 30%. Арабские Эмираты, Саудовская Аравия — на 70%. Алжир нарастил закупки в 6,6 раза. Увеличиваются поставки в Пакистан, Судан и Иран.

Но резко упали объемы продаж в такие страны, как Нигерия, Ангола, Южная Африка. Это связано с логистикой. У нас нет крупнотоннажных судов, мы их фрахтуем. И это серьезная проблема. Однако в октябре «лед тронулся». Вероятность выхода Москвы из зерновой сделки стимулировала наш экспорт. Если пойдет информация о том, что Россия из нее выйдет, мы опять увидим увеличение отгрузок.

На мировой рынок мы поставили 17,3 млн тонн пшеницы, на 1,5 млн тонн меньше, чем в прошлом сезоне. Еще бы хотелось сказать, что у нас серьезный дисконт относительно пшеницы в Европе. В среднем 4-й класс стоит на 33–35 долларов дешевле за тонну. Это ощутимо для покупателя, хотя не полностью покрывает риски, которые он может получить в виде отсрочки поставки, так как у нас есть проблемы со страхованием и с фрахтом.

Я согласна, что пошлина, которая на сегодняшний момент составляет 48,5 доллара за тонну, — это дополнительное препятствие для увеличения поставок на мировой рынок. Если взять наш дисконт и пошлину, получаем преимущество 85 долларов. А это уже серьезно покроет риски, которые мы видим, в стоимости фрахта и непоставок в конкретные сроки.

— Читатели «МК» интересуются, как рекордный урожай зерна скажется на стоимости хлеба?

Лисовский: Я, честно говоря, устал на этот вопрос отвечать. Цена хлеба практически не зависит от цены на муку. В себестоимости она составляет 20% и может дать изменение в итоговой цене плюс-минус 4%, которое покупатель не почувствует. В отношении других продуктов, которые связаны с фуражным зерном (животноводство, мясопродукты), можно сказать, что цена на фураж достаточно низкая.

У нас в прошлом году урожай пшеницы был 78 млн тонн. А сегодня уже намолочено 105. Мы видим на 27 млн тонн превышение только по пшенице. Надо продать почти на 28 млн тонн больше, чем в прошлом году. А мы отстаем, и я не вижу перспектив увеличения экспорта. Наоборот, нам его замедляют.

А в отношении мясной продукции, хотя фураж упал в цене, у животноводов выросли другие составляющие. И уменьшение цены фуража немного нивелирует стоимость других составляющих. Но не приведет к тому, что цена на мясную продукцию снизится. Она вырастет, надеюсь, несильно, но тенденция такая будет.

— У наших фермеров возникли проблемы с удобрениями. Чем это грозит урожаю?

Лисовский: У меня просто душа болит. Я никак не могу понять, почему наше правительство разрешило применительно к удобрениям поднимать цены на 20% в год? У нас даже в плохой год инфляция 12–14%, а в позапрошлом году была вообще 4%. С чего вдруг им разрешили так повышать? Как раз таки это повышение в цене хлеба будет чувствоваться, да еще и на всех продуктах.

Валигурский: Удобрения применяют крупные агрохолдинги, а предприятия малого бизнеса их применяют в минимальном количестве, продукты у них экологически чистые. Я вот читаю в прессе: с одного гектара собрали 80 тонн картошки. Это серьезный урожай. Но там огромное количество нитратов, нитритов. Куда это пойдет? Людям, в детские садики. Минеральные удобрения это хорошо, но есть предел: сколько можно?

Что касается хлеба, я согласен: напрямую стоимость зерна не влияет на цену хлебных изделий. Теперь относительно других сельхозотраслей. Раньше в России было около 9 млн коров. Сегодня, по-моему, 8 с небольшим. Поголовье сокращается, держать коров невыгодно. Представьте: зерно и корма хорошие, вы получили молоко. Но логистика подорожала. Бутылка для упаковки стоила 8 рублей — сейчас 12–15; доставка была 3 тысячи — сейчас 5 тысяч… Когда считаешь экономию на зерне, одновременно видишь проигрыш на логистике, упаковке, фасовке и доставке.

И еще: у нас снижение покупательной способности населения на 20–30%. Если раньше средний чек на покупку был тысяча рублей, сейчас 700–800. Производитель что делает? Сокращает производство или кого-то увольняет. Отсутствует стабильность рынка: спрос и предложение не могут друг друга найти. Если они найдут, тогда будет другое формирование цены.

Лисовский: Я хочу дополнить коллегу. У нас крестьянско-фермерские малые предприятия производят не больше 5–7% продовольствия. А средние в полный рост используют удобрения. В нашей Курганской области нет крупных агрохолдингов, только мелкие и средние крестьянские хозяйства. Так вот, все они используют удобрения, цена для них очень важна.

20% роста стоимости на удобрения — это то, что объявило правительство. А на рынке другая картина: завод говорит, что повысил, допустим, на 19,5%. Но он отпустил дилерам, а дилер говорит: «У меня еще логистика, и то, и это…», — в результате набегает до 35%. В Совете Федерации и Государственной думе мы периодически этот вопрос заслушиваем, удается сбить эту цену. Но все равно вся страна живет с инфляцией в 12%, и даже монополисты ограничены в тарифах. А тут всё производим в России, зарплата в рублях, карьеры российские — и вдруг разрешили 20%. А на рынке еще больше.

Чтобы крестьянину выжить, без удобрений не обойтись. Наш потребитель не готов за органическую продукцию платить в 3 раза больше.

Тюрина: Мы имеем хорошую урожайность. Она — следствие минеральных удобрений, без агрохимии мы не смогли бы получить такой результат. Но что сегодня происходит? Холдинги уже закупились и на весну, и на лето. Они это делают заранее. Что касается небольших фермеров, здесь ситуация сложнее. Под следующую посевную себестоимость производства, затраты на 1 гектар увеличатся процентов на 20–30. Здесь и удобрения, и рост цен на семена — они дорожают процентов на 40. Опять же, очень сильно растут затраты на ремонт сельхозтехники. К следующему сезону фермеры подходят с уровнем затрат больше на 30–40%. Если аграрии будут сокращать посевные площади, внесение удобрений, использовать менее эффективные семена, то можем прийти к дефициту.

— И когда такой дефицит может стать реальностью?

Тюрина: Сегодня у нас цены ниже, чем в прошлом году, на 35%, в среднем 11 100 рублей за тонну. А год назад были 16 500–16 600. Мы видим негативную тенденцию в выращивании зерна. Многие хозяйства намерены перейти на другие культуры, более рентабельные. Это и лён, и рапс, и горчица. Я вижу тенденцию на сокращение посевов именно пшеницы.

Валигурский: Мне кажется, вопрос посевного материала не должен стоять. Если вы меняете технические культуры, то это новые расходы, технологии, земля, переработка. Словом, большие траты. На перспективу — могу согласиться, но в реальных условиях это серьезные риски.

Лисовский: Коллега сказала, что крупные агрохолдинги заранее закупили удобрения. Но если они за год купили удобрения, посчитайте, сколько это стоит? Хранение стоит денег, сейчас коммерческая ставка 15%, вот и посмотрите, во что это обойдется. То, что они купили сегодня, крестьянин купит чуть дороже весной — и в себестоимости будет примерно та же самая картина. Но дело в том, что у нас реально много сейчас зерна, низкие цены, и есть только два пути. Первый — наращивать экспорт, потому что на семена нам с запасом хватит. Нам зерна надо около 80 миллионов тонн — на посевную, на страну и животноводство.

Второй, о котором говорят, — развитие животноводства. В 1990 году, в расцвет сельского хозяйства в СССР, крупного рогатого скота было около 60 млн голов, из них коров — около 20 млн. Сейчас КРС всего 20 млн, и только 9 млн коров. Но это статистика лукавая. По моим оценкам, у нас не более 7 миллионов коров. Соответственно, скормить зерно животным мы не можем, их просто нет в таком количестве. Вырастить их — процесс сложный, лет 10 займет, чтобы возродить поголовье как в Советском Союзе. И что остается? Только реализация на внешние рынки. А для этого надо приложить максимум усилий.

— В последние дни активно обсуждается идея того, что Россия может начать использовать складские мощности Турции в качестве хаба для хранения и реализации своего зерна и якобы уже начала искать подходящие складские помещения. Как подобное решение и его реализация могут повлиять на объемы экспорта российского зерна, мировые и внутренние цены?

Тюрина: Может быть, эта идея и хороша. У нас проблемы с фрахтом крупнотоннажных судов, которые могут перевозить 50–60 тысяч тонн зерна единовременно. Мы активно развиваем экспорт небольшими судами, и наиболее дешевый путь — поставки в Турцию. Возможно, это выход из положения. Но здесь тоже есть вопросы: стоимость аренды таких складов, как будет себя вести Турция при дальнейшем экспорте российского зерна. Помните, она собиралась увеличивать стоимость прохода судов через Босфор в 5–7 раз. Надо смотреть, какие условия предложит Анкара.

Лисовский: Я согласен, что такое может быть. Но Турция не такой уж легкий партнер. Хранение будет стоить денег, это двойная перевалка: не сразу потребителю, а в Турцию, там перевалка, потом оттуда выгрузить — опять перевалка… Турция развила свою мукомольную промышленность и, не производя собственного зерна, является крупнейшим экспортером муки в регионе. Им это выгодно, они будут наше зерно перемалывать в муку и продавать всем другим. Плюс еще брать с нас за хранение. Я думаю, для России это тупиковый путь, им нельзя пользоваться ни в коей мере.

Валигурский: Конечно, это большие риски. С другой стороны, есть свободное зерно. Тем товаропроизводителям, которые хотят его купить, надо дать под реализацию в кредит на полгода или год. Вы даете зерно по 10, 20, 30 тонн, но денег не берете. Он должен рассчитаться по стоимости 12 рублей за килограмм на протяжении года. Это как бы товарный кредит для поддержки мелкого бизнеса.

Лисовский: У нас глобальная проблема — 70 миллионов тонн излишков зерна плюс переходящие остатки по прошлому году. Его надо где-то хранить. А во-вторых, продать, потому что крестьяне живут от урожая до урожая, от реализации текущего урожая. Поэтому надо решать эту задачу.

— Как вы оцениваете перспективы продления зерновой сделки?

Тюрина: Это продление может быть перспективным для России только при условии, что нам дадут гарантии нашего экспорта. Если нет, то, я думаю, ее продление не имеет смысла.

Лисовский: Считаю, что надо ее заканчивать. Она не в интересах страны, и никакие бедные страны это зерно не получают, практически всё ушло в Европу. А уж если продолжать эту инициативу, то с условием: на каждый корабль с Украины пропускать минимум два наших судна. Вот тогда хотя бы будет какой-то баланс интересов. Нам могут дать любые заверения, но мы знаем, чего они стоят. Дадут Украине максимально вывезти то, что у нее есть. А мы вывезем даже меньше, чем могли бы, потому что украинское зерно заменит наше на тех рынках, которые были исконно российскими. А как только зерно на Украине закончится, уверен, нам сразу же всё перекроют, независимо от гарантий. Единственное условие того, что мы сможем торговать зерном, — это реальный дефицит на мировом рынке; когда деваться будет некуда, они будут вынуждены обратиться к нам за помощью.

Таблица.

Российский зерновой сбор по годам, млн тонн

2012 70,9

2013 92,4

2014 105,2

2015 104,7

2016 120,6

2017 135,5

2018 113,0

2019 121,2

2020 133,5

2021 131,4

2022 150,0*

mk.ru