Особое мнение

все

Интервью

вопрос-ответ

задать вопрос

Эксперты

Те, кто жили в советское время, наверняка помнят замечательные слова «внедрение разработок в народное хозяйство». Вот слово «внедрение» – это ключевое понятие для сегодняшнего дня. Если кто-то не знает, то в США, в Минсельхозе США тратятся десятки миллиардов долларов именно на внедрение научных разработок в сельскохозяйственную сферу. Именно поэтому, как говорится, number one – сельское хозяйство Соединенных Штатов.

С вами Игорь Абакумов. Эта программа «Аграрная политика». Мы сегодня говорим о том, почему мы покупаем столько сои, когда у нас есть свой белый люпин. Александр Семенович Цыгуткин у нас сегодня в гостях, генеральный директор экспериментального хозяйства по белому люпину. Он приехал из Тамбова. Здравствуйте, Александр Сергеевич… Александр Семенович. Добрый день.

— Александр Семенович, а с какого периода мы начали активно закупать сою? Где-то, наверное, с начала десятых годов, да?

— С начала 2000-х годов, когда активно начало развиваться животноводство, в первую очередь птицеводство и свиноводство. И для обеспечения кормовой базы в России стали завозить сою и соевый шрот. И что интересно – в это же время появилась востребованность и такой культуры, как белый люпин. И в 2005 году ректор Тимирязевской академии в то время, академик Баутин Владимир Моисеевич, поручил заниматься этой культурой.

— Вам как доценту Тимирязевской академии, кандидату биологических наук, да?

— Как руководителю инновационного центра. И с этого времени мы начали, с 2006 года начали заниматься этой культурой. Что интересно? Еще десять лет тому назад я не мог даже подумать о том, что в стране будут созданы заводы по переработке белого люпина. Уже построен в Воронежской области, в Нижегородской области цех по переработке белого люпина, в Тамбовской области. Я не думал, что будет такая востребованность белого люпина в птицеводстве. Такой выдающийся организатор, ученый, как Владимир Иванович Фисинин, на последней сессии Россельхозакадемии сказал: «Хватит закупать соевый шрот за границей. Надо кормить птицу, животных нашим белым люпином».

— Тем, что произведено здесь.

— Совершенно верно.

— Вот давайте чуть-чуть, чтобы наши зрители понимали, о чем идет речь. Соя и соевый шрот – это основной белковый корм для животноводства и для птицы. Верно?

— Совершено верно. Почему? Потому что…

— Верно. Сейчас мы закупаем сколько этого шрота?

— Около 2 миллионов тонн.

— Около 2 миллионов тонн. Мы везем его из Бразилии, из Парагвая прежде всего.

— Из Аргентины.

— Прежде всего из Парагвая – это больше половины. Аргентина, Бразилия, и там немножечко по Европе. Я даже посмотрел: на 25 тысяч долларов мы в прошлом году купили даже в Бельгии. Очень большая сумма, конечно. А в общем около 2 миллиардов долларов весь этот рынок стоит. Верно?

— Да, где-то так. 1,5–2 миллиарда.

— 1,5–2 миллиарда долларов?

— Да.

— Вот 1,5–2 миллиарда долларов. Мы покупаем там, платим тамошним фермерам. Да, верно?

— А могли бы производить здесь.

— Могли бы производить здесь.

— И был бы эффект гораздо больше. Почему? Да потому, что большая часть того, что мы получаем, – это соевый шрот. Пока довезут его из Америки до наших портов, пока из порта Новороссийска или на Балтийском море…

— В Калининграде, да?

— …в Калининграде, да, довезут до потребителя, пока его скормят, проходит месяц, два, три. И качество этого соевого широта может меняться. Так же, как любое зерно, у которого разрушают оболочку, оно изменяет свой белковый комплекс.

— Конечно.

— А здесь лежит белый люпин. Или же есть продукты из белого люпина, как белковые концентраты. И надо сказать, что уже за границей России поняли, насколько качественный продукт. Начались поставки в Иран белкового концентрата из белого люпина.

— Александр Семенович, чтобы заинтересовать наших зрителей, нужно ведь сказать, что… наверное, да, предположить по крайней, мере что вот эти 2 миллиарда долларов – их никто не хочет отпускать от себя. Верно ведь, да? Ведь это уже сложившийся рынок поставок из Парагвая через Атлантику, через Тихий океан или через что-то еще, через Средиземное и Черное моря, да? Это же серьезный бизнес. Зачем его нарушать? Зачем ваш белый люпин вообще нужен?

— Это очень большой бизнес. Вы вспомните, сколько копий было сломано, когда вопрос стоял о поставке окорочков из Соединенных Штатов Америки.

— Да.

— 300 миллионов всего.

— Да.

— И уже была битва за эти 300 миллионов. А тут практически на порядок сумма больше. И подумайте – вот если эти деньги направить в сельское хозяйство России. Ведь уже…

— Не надо в сельское хозяйство. Надо направить в науку, в экспериментальные хозяйства и в семеноводство этого белого люпина. Пусть люди его производят сами. Не надо из Парагвая возить. Вот он есть. Скажите, белый люпин лучше, хуже или такой же, как соя?

— Вы знаете, соя – это Богом данная культура, которой, может быть, лучше нет. Она содержит и белок (до 40%), и жиры (до 20%). Люпин в этом отношении немножко уступает, но в жирах. Но если мы возьмем два продукта, которые… один содержит столько же белка, как соя (это белый люпин), и другой – допустим, рапс или же подсолнечник, где содержится достаточное количество жиров…

— И смешаем их.

— …и смешаем, то будет корм не хуже, чем соя, а может быть, даже по каким-то показателям и лучше.

— Минус – транспортные расходы. Правда?

— Минус – транспортные расходы. Минус – то, что эти продукты дешевле, чем соя. И в итоге получается, что у нас животноводы в кормах бьются за каждую сотую долю копейки, а здесь удешевляются на рубли корма.

— А вот теперь вопрос самый интересный. Вот в начале десятых годов был создан… была создана ваша лаборатория в Тимирязевской академия, насколько я понимаю.

— Да, в 2010 году, 25 марта.

— Это в 2010 году. И эта лаборатория, видимо, начала работать, я так понимаю?

— Очень активно. Я вам даже скажу так, что только по машиностроительным заводам мы работали с Гомсельмашем, Брянсельмашем, Пензмашем, Московским сельхозмашинным… Можно было бы дальше было продолжать.

— Да-да-да.

— Это только одни…

— То есть вы дали работу многим людям.

— Совершенно верно. А вот цена нашей работы с этими заводами. В 2015 году в Гомеле было проведено совещание, где участвовали представители завода, представители Брянсельмаша и лаборатория белого люпина. В 2015 году Гомсельмаш не собирался выпускать комбайны роторные и гибридные, где есть клавиши и ротор. А уже в этом году, в 2018-м, они производят и испытывают и роторные, и гибридные комбайны. Вы понимаете – цена этого совещания, когда мы доказали, что ротор для белого люпина немножко лучше, чем клавиши.

— Понятно, понятно. Что теперь с лабораторией в Тимирязевской академии? Она уже, наверное, стала огромная, гигантская, да?

— 20 января 2017 года она прекратила существование в Тимирязевской академии – но не потому, что она плохо работала.

— Александр Семенович, вы говорите страшные вещи. Это правда?

— Это правда. Был приказ о ликвидации лаборатории, ее преобразовании.

— Кто подписал приказ?

— Приказ подписал ректор, тогда ректор Тимирязевской академии Лукомец. А выполнил приказ нынешний ректор Золина Галина Дмитриевна.

— Филолог по образованию.

— Поэтому лаборатории сегодня нет в Тимирязевке.

— И где она теперь? Почему вас занесло из Москвы в Брянск? Вот что случилось?

— Казалось бы, ничего страшного. Но какой эффект, допустим, для ученых, для науки? Если в 2016 году, на 1 января у нас были деньги для работы лаборатории на начальном, в конечном…

— То есть она самофинансировалась?

— Она самофинансировалась. 1,8 миллиона рублей было на счету лаборатории. Лаборатория выпускала продукции только печатной более 100 единиц: это статьи, это сборники, это книги, брошюры, технологии. Лаборатория давала 90% всех патентов на изобретения Тимирязевки.

— О как!

— 99% роялти Тимирязевки. 0,2% научно-преподавательского состава давал 1% печатных работ Тимирязевки. Эффект был. Мы работали со всеми крупными производителями, кто занимался люпином. Мы выступали на областных совещаниях с докладами. Нас приглашали. Не мы просились, а нас приглашали. И нет практически региона в Центральной России, где можно возделать белый люпин, где сотрудники не выступали.

— То есть вы практически занимались внедрением собственных же разработок?

— Совершенно верно, да.

— И на этом еще зарабатывали деньги?

— Совершенно верно, да.

— Из государства вы денег не брали. И в Тимирязевскую академию вы деньги платили.

— Если брать государственные деньги, была где-то сумма от 200 до 500 тысяч рублей на зарплату, небольшую зарплату.

— Маленькие деньги.

— Маленькие деньги, ничтожные деньги для большой лаборатории. Поэтому львиная доля от этих сумм зарабатывалась нами. Но в последний год работы мы отказывались и от этих денег.

— Александр Семенович, откройте тайну! У нас уже барабанная дробь прозвучала. Кому это все помешало? Пауза – 15 секунд, такая романтическая.

— Я думаю, что в Тимирязевской академии в то время (да и сейчас) работали люди, которые решили взять деньги, которые мы зарабатывали, себе. Я не беру более глубинные причины, мне не хочется о них думать.

— Ну, я боюсь произнести слово на букву «к». Я просто хочу предположить, что они хотели взять под контроль эти деньги и распоряжаться ими самостоятельно?

— Наверное, наверное.

— Наверное, да? Давайте лучшее все-таки предположим, да?

— Да. Но что получилось?

— И ради этого они пошли на закрытие лаборатории?

— На ликвидацию лаборатории. И если брать 2017 год, я посмотрел в такой электронной библиотеке Library, а сколько печатных работ было по белому люпину у тех сотрудников, которые остались. И за прошлый год, по-моему, одна работа. Вот я не нашел в электронной библиотеке больше.

— Ой-ой-ой!

— Одна работа. Что касается дальнейшей…

— Александр Семенович, как вас занесло в Брянск… в Тамбов, извините?

— Ситуация такая, что когда учебное хозяйство перестало выполнять свои функции…

— Учебное хозяйство чье?

— Это было учебное хозяйство, которое раньше принадлежало Тимирязевской академия, а в последние годы было подведомственно Министерству сельского хозяйства. Так вот, когда перестало выполнять свои функции, то мы обратились к ректору Тимирязевки и попросили, чтобы организовали малое инновационное предприятие.

— Там?

— Да. Нам отказали и сказали: «Организовывайте сами». И получилось, что когда не работает государство, не выполняет свои функции, то уже инициатива людей привела к тому, что это хозяйство было организовано. И оно стала обеспечивать полностью все работы, связанные с технологией возделывания белого люпина, с испытаниями.

Даже такой пример приведу – очесывающая жатка. Ее вообще мало кто видел в России. А это новый способ уборки сельскохозяйственных культур – и зерновых, и зернобобовых. Так вот, те профессора Тимирязевской академии не видели эту жатку. Они увидели на полях экспериментального хозяйства. Понимаете, вот цена работы. То есть то, что мы считаем интересным и потенциально пригодным для возделывания белого люпина, это оказывается у нас на полях.

Я вам могу еще пример привести. 2016 год. Надо было посмотреть, а как возделывать культуры после белого люпина. Год был тяжелый для Тамбовской области – все залило. Так вот, мы вырастили яровую пшеницу, себестоимость которой была 1 тысяча рублей за тонну. Урожай – больше 4 тонн. Фантастика!

— Вы какие-то фантастические вещи говорите.

— Могу еще пример привести. Прошлый год был очень тяжелый для зернобобовых культур – низкие температуры…

— Да, дожди.

— Дожди. В итоге приходилось по три-четыре… некоторые хозяйства пять раз обрабатывали фунгицидами. И все равно тяжело было получить хорошую продукцию, качественную продукцию. В этом году оказалась проблема с семенами в стране именно белого люпина из-за таких погодных условий. А мы обработали один раз – и семена у нас были чистые. Почему?

— Почему?

— А потому, что мы устранили причины, которые рождают болезни. Где у нас перезимовывают патогены? В растительных остатках. Где насекомые откладывают личинки?..

— Вы предвидели такую погоду?

— Нет. А мы заранее предусмотрели. А что для этого сделали? А мы создали комплекс, который позволяет разлагать растительные остатки, сеять сидераты и заделывать солому и все, что остается, в почву за один проход. Причем мы это делали через 15 минут после уборки комбайна.

— У меня на языке вопрос. Вы сказали, что это было опытное хозяйство, опытно-учебное хозяйство Тимирязевской сельхозакадемии в Тамбове. Верно?

— Да.

— Вы сказали, что оно попало в какую-то трудную ситуацию. Что это за ситуация, в которую попало учебно-опытное хозяйство Тимирязевской академии?

— Учхоз Тимирязевки, который раньше принадлежал Тимирязевке, был обанкрочен в связи с долгами, поэтому оно (это хозяйство) прекратило свое существование. Но люди остались, и эти люди все из этого учебного хозяйства были приглашены на работу в экспериментальное хозяйство. И по сути дела…

— То есть Минсельхоз пальцем о палец не ударил, чтобы спасти это хозяйство?

— Вы знаете, я не хотел бы говорить про Министерство сельского хозяйства.

— Не будем говорить, да.

— Я не знаю ситуации.

— Не будем говорить про Министерство сельского хозяйства.

— Но фактически мы взяли на себя…

— Про Тимирязевскую академию давайте скажем. Тимирязевская академия устраивает концерты сейчас, приглашает известных, так сказать, артистов, платит за это миллионы. А велик ли долг был этого хозяйства?

— Долг небольшой был – более 10 миллионов. Но мы, по сути дела, стали выполнять функции этого учебного хозяйства. Почему? Ребята на производственной практике учились в этом хозяйстве. Я могу привести такой пример…

— Минуточку! Давайте, прежде чем пример, мы послушаем, у нас издалека звонок, из Амурской области. Виктор, здравствуйте. Вы в прямом эфире «Аграрной политики», мы вас слушаем.

Зритель: У нас в Амурской области практически все поля соей засеяны. Вот сейчас смотрю программу «ОТРажение», про сою тема идет. Соя с помпой у нас продается в Китай. Хоть в Приморье, хоть в Амурской области. А я тут смотрю, что у нас не хватает сои в России. Вот я что-то не пойму этого факта.

— Спасибо, Виктор. Мы тоже не очень понимаем. Мы покупаем порядка 45–47% всей сои, которая нам нужна. Верно я говорю?

— Совершенно верно. Дело в том, что цена перевозки из Калининграда или из Новороссийска меньше, чем из Благовещенска. Это первое. А второе – это разделение труда всемирное. В Китае посчитали, что им гораздо выгоднее производить 10–12 тонн кукурузы, а сою отдать на откуп России. И России это более выгодно, потому что соя стоит дороже, чем зерновые. И в то же время Китаю выгодно. Поэтому в данном случае достаточно хорошо.

Но, конечно, надо развивать животноводство и на Дальнем Востоке. И гораздо интереснее было бы завозить в Китай не сою, а завозить мясо и продукты животноводства.

— Конечно, конечно. Продукты с высокой добавленной стоимостью.

— Совершенно верно.

— То есть высокие технологии, о которых нам президент Путин все время говорит, еще в Майских указах, что нам нужно создавать высокотехнологичные рабочие места. А мясо, птицы – это и есть высокотехнологичные рабочие места.

— Игорь Борисович, так я вам могу дальше сказать. А вот посмотрите – такого положения географического, как в России, нет ни у кого. Мы граничим…

— Ну, есть еще одна страна на Североамериканском континенте, не будем ее называть.

— Нет, нет.

— Есть.

— По потребителям. Мы граничим, если не брать европейские страны, практически со всей Азией. Все страны Азии – это ближайшие наши соседи. А где наибольший прирост населения? Это Азия.

— Конечно.

— И обратите внимание, от Турции до Кореи и Японии, границ Кореи и Японии – мы везде можем производить мясо. И везде у нас есть возможность производить корма для животноводства. Это или соя, это или люпин. И кто мешает нам создать программу в России по развитию животноводства, направленную на вывоз этой продукции за рубеж и на то, чтобы мы кормили от Ближнего Востока до Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии? Ничто не мешает.

— Александр Семенович дорогой, я с вами настолько согласен, что готов всеми четырьмя конечностями голосовать. Но существует федеральный головной сельскохозяйственный вуз. Правильно? В нем была лаборатория белого люпина, который составляет прямую конкуренцию импортной сое. Правильно?

— Совершенно верно.

— В нем было опытное хозяйство, опытно-учебное хозяйство, в Тамбовской области, которое сейчас обанкрочено. Верно?

— Да.

— Вопрос. Вашу лабораторию из Тимирязевки выгнали, опытно-учебное хозяйство обанкротили. Люпином занимаетесь вы, насколько я понимаю, в инновационном, что называется, в частном порядке, да?

— Совершенно верно.

— Вы же в частном порядке занимаетесь?

— Да. У нас нет поддержки государства.

— Государство не имеет к этому никакого отношения.

— Нет.

— Вы мне можете объяснить, что происходит вообще? Вот вопрос к вам.

— Вы знаете, мне кажется, здесь, когда начинаешь думать, а что необходимо для того, чтобы шло развитие инновационной деятельности в стране, ты понимаешь, что нужно, чтобы было обязательных два условия – субъективное и объективное. Субъективное – это люди, которые не могли бы спокойно сидеть на месте и…

— Которые генерируют идеи.

— Генерировали идеи. У нас много умных людей, которые генерируют, но мало людей, которые могут воплотить эту идею в жизнь.

— Вот!

— Но которые могли бы это делать. У нас это получилось. И объективное условия – развитие экономики, если брать данные конкретные. И оно тоже есть. Мы увеличили и довели уровень птицеводства до начала 90-х годов. Сейчас свиноводство подходит. Сейчас развивается активно молочное животноводство. Везде есть потребность в кормах. Так вот, казалось бы, надо…

— Зачем нам развивать сельское хозяйство Парагвая? Где Парагвай, а где Тамбов?

— И надо сосредоточить усилия – в первую очередь ресурсы финансовые, материальные – на то, чтобы разработать технологии для каждого региона, которые позволяли бы получать не 1–2 тонны сои, 2,5 в хороших хозяйствах, а получать по 3–4, а в хороших хозяйствах 5–6 тонн белого люпина. 5–6 тонн –возможно это? Возможно.

— Скажите, пожалуйста, а сколько нужно люпина для того, чтобы произвести тонну мяса?

— Если брать птицу, то на 1 килограмм мяса птицы необходимо 1,8–2 килограмма комбикормов. Если брать свинину – от 3 до 5 килограмм. Если брать КРС – от 8 до 10 килограмм. Это такие вот приблизительные цифры. Они могут быть чуть побольше, чуть поменьше. Но это для того, чтобы было понятно, сколько надо корма. В кормах основная роль должна принадлежать, конечно, зернобобовым культурам, которые являются основными поставщиками белка, растительного белка.

— Пишут нам наши зрители замечательные из Алтайского края: «Почему Тимирязевку возглавляет филолог, а не профессионал-аграрий?» Краснодарский край: «Сельское хозяйство в России не развивается. Развивается агробизнес чиновников Минсельхоза». Это не мы говорим, это пишут наши зрители. «При советской власти в совхозе «Ульяновце» Георгиевского района Ставропольского края работало 850 человек. Сейчас в «Ульяновце» работает 150 человек. Это приговор капитализму». Да… Ну, тут предположения о том, что вместе с соей завозятся совершенно другие вещи. Так, ну ладно, я не буду… Здесь дальше люди уже совсем ругаются.

Как вы полагаете, почему в Соединенных Штатах тратятся сотни миллиардов долларов на внедрение разработок таких людей, как вы, в сельское хозяйство? Почему гранты дает государство? Почему частные фонды дают на это гранты? Почему у нас никто ничего не дает? Вот скажите мне, пожалуйста. Вообще зачем вам все это надо, Александр Семенович дорогой? Почему вы должны выполнять один работу целого государства? Там есть Министерство сельского хозяйства, Тимирязевская академия. У нас 60 (или сколько там?) аграрных вузов. Почему один Цыгуткин должен заниматься у нас белым люпином?

— Игорь Борисович…

— Очень коротко, если можно.

— Очень коротко. Как сказал герой известного фильма: «За державу обидно». Это раз. А второе – есть хорошая тоже поговорка в России: «Взялся за гуж – не говорит, что не дюж».

— Это так.

— Поручили тебе, дано тебе Богом заниматься таким проектом, от которого дух захватывает…

— А дух захватывает, действительно.

— А дух, действительно, захватывает. Нет в России другого проекта, положа руку на сердце, который был бы равнозначен этому. На 70–80 миллиардов потенциал, а может, даже и побольше, если взять продукцию животноводства. Так вот, сейчас возникает такая проблема, что сегодня мы начинаем задумываться, а надо ли вообще продолжать это дело, потому что стоит вопрос о том, закрыть экспериментальное хозяйство или продолжать работу. У нас все есть. У нас нет только поддержки от государства, а без нее не обойтись – и не потому, что мы там что-то плохо делаем, а потому, что нельзя жить в обществе и быть свободным от общества.

— Вот именно! Александр Семенович, я вас очень прошу: не бросайте это дело! Я обращаюсь к людям, которые нас смотрят. Может быть, среди них найдутся добропорядочные, нормальные, смотрящие на перспективу инвесторы, которые вложат вот в Александра Семеновича, в его предприятие, в его дело серьезные и солидные деньги.

Это была «Аграрная политика», ее вел Игорь Абакумов. Встретимся в следующий понедельник в любую погоду.

Читайте прогноз ценовых колебаний с 12 по 16 марта 2018.

Источник: otr-online.ru