О задачах Россельхознадзора, вызовах, стоящих перед надзорным органом, применяемых мерах по обеспечению россиян безопасным для здоровья продовольствием рассказал в программе «Мнение» Сергей Данкверт, руководитель Федеральной службы по ветеринарному и фитосанитарному надзору России.

— Российская надзорная политика, в том числе контроля и качества за сельскохозяйственной продукцией, как правило, адекватна нашим геополитическим интересам. Расскажите о том, какие задачи стоят перед Федеральной службой по ветеринарному и фитосанитарному надзору в 2017 году и где будет сосредоточено ваше особое пристальное внимание?

— Геополитические интересы у нас ассоциируются с интересами сельского хозяйства в отношении того, чтобы можно было по нынешним временам уже продать продукцию, в том числе и за рубеж. Поэтому, когда Аркадий Владимирович Дворкович давал нам поручение, он предусматривал – меньше занимайтесь импортом, больше занимайтесь экспортом.

Исходя из поставленных задач, это одно из наших направлений, большее развитие экспорта, и это в нынешних условиях не так просто. Тем не менее достаточно широкий спектр продукции, которую можно экспортировать. Поэтому у нас есть страны, наши традиционные импортеры зерна: Турция, Египет. В настоящее время появились Филиппины, Малайзия, Бангладеш.

Стоит отметить совершенно интересные вещи, что помимо все-таки традиционных вещей мы стали экспортировать больше продукции непосредственно готовой мясной. В прошедшем 2016 году объем экспортных поставок составил около 150 тысяч тонн различной мясной продукции и около 165 тысяч тонн молочной продукции. Поэтому у Россельхознадзора появилось новое направление работы. Ранее мы обычно думали о импорте, сейчас больше думать о том, как экспортировать.

— Чтобы экспортировать, нужно дружить — честно. Вы упомянули Египет — наш традиционный экспортер зерна. В прошлом году мы наблюдали, не без шероховатости, происходил экспорт нового урожая. Тем не менее удалось договориться. Сейчас вы упомянули о наших амбициях на мясном рынке. Но здесь у Египта возникли тоже вопросы к нам. Как, на ваш взгляд, эти вопросы, связанные к мясу птицы, они адресованы в первую очередь — это вопросы политического характера, политического свойства или исключительно экономического и фитосанитарного аспектов?

— Я бы сказал, что это в большей степени связано с вопросами конкуренции. Потому что традиционно, как оказалось, в этот порт поставляла продукцию одна крупнейшая украинская птицефабрика в течение ряда лет, и после этого появилась российская компания, вполне допуская, что это сегодня вопросы конкурентной борьбы. На следующей неделе туда уезжают наши специалисты для инспекции, потому что те вещи, которые мы сегодня показываем, они у нас видны в электронной системе.

В электронной системе отражается, что мы брали анализы, осуществляли мониторинг этой продукции. У нас это все можно доказать в электронной системе. Наши египетские коллеги должны показать, как они это делали. Если они в один день вечером написали все эти протоколы — это одно. Если у них можно это проверить более тщательно — это другое.

— То есть мы сейчас даже не признаем того, что в этой продукции действительно были нарушения, она не могла не соответствовать?

— Мы сейчас имеем абсолютную информацию, у нас есть контрольные образцы. Поэтому в этом отношении мы свою позицию будем отстаивать.

— Можно ли в свете последних событий ожидать каких-то скрывшихся нарушений в египетской продукции, в овощах, фруктах?

— Не рассматриваем. То есть у нас идет все паритетно.

— А в прошлый раз это помогло?

— Мы же не можем действовать всегда одинаково.

— То есть нужно рассмотреть весь спектр поставляемой продукции.

— Конечно, конечно.

— Как идут переговоры с Турцией?

— С Турцией абсолютно ситуация рабочая. Наши коллеги пока не могут определить те предприятия, которые будут поставщиками кабачков, баклажанов, тыквы. Мы просим турецкую сторону назвать эти предприятия. Мы намерены быстро посетить эти предприятия, посмотреть и тогда окончательно решить. То есть мы теоретически открыли доступ некоторым турецким производителям, а практически коллеги пока не дают нам возможность сделать рекомендации этих предприятий. Я думаю, что это связано с тем, что в Турции, так же как и во многих других странах, действуют перекупщики. Они настолько обширно работают, что усложняют потом общую систему опознания того предприятия, которое выпустило продукцию. Что для нас как раз наиболее важно сейчас.

— Какие в связи с этим могут быть изменения?

— Мы с ними находимся в рабочем режиме, люди поедут и будут заниматься с ними. Новогодние праздники замедлили работу. После новогодних праздников будем связываться и работать в рабочем режиме.

— Открытие рынков в тех объемах, как это было до санкций, до обострения отношений, когда ожидается?

— Я не скажу по объему. Потому что, например, я по томатам не вижу сегодня возможности, исходя из того, что я уже говорил прессе на тему того, что все-таки мы хотим, чтобы поставки осуществлялись с тех предприятий, которые могут гарантировать безопасность продукции. Все-таки торговые компании, которые собирают у тысяч фермеров и потом поставляют продукцию, к ним наиболее количество вопросов. Они усложнили все отношения.

— Теми же принципами вы руководствуетесь и при выстраивании отношений с нашими партнерами по Евразийскому экономическому союзу?

— Да, абсолютно, конечно.

— Что ожидается в этом году, какие поставки, в каких объемах? Что мы экспортируем, что к нам импортируют из Евразийского союза?

— По Евразийскому союзу у нас традиционно большие поставки, которые идут из Белоруссии. Здесь я могу сказать, что в сравнении с поставками из Казахстана и Белоруссии растениеводческой и молочной продукции, мясной продукции практически не сопоставимо.

Казахстан поставляет очень незначительное количество на наш рынок. Основной поставщик — это, конечно, непосредственно Белоруссия, но определенные виды продукции поставляет и начинает эффективно работать Армения. Я скажу, что с ними отношения складываются.

Как будет с Киргизией, еще не могу сказать. Многие виды вот только сейчас начинаем получать. Поставки из Белоруссии составляют миллионы тонн и молочной продукции, и мясной продукции. Это около 300 тысяч тонн всех видов продукции – и говядина, и мясо птицы. Это достаточно много.

— Сергей Алексеевич, мы последние два года говорим о положительном влиянии так называемых контрсанкций, которые в первую очередь коснулись агропромышленного сектора, которые позволили нашим хозяйствам и фермерам развивать собственное производство, занимать места на внешних рынках. Каково ваше мнение, действительно ли, видите ли вы в этом ощутимый экономический эффект?

— Когда любая страна работает с точки зрения регулирования рынка, то ни для кого не является новостью, что в первую очередь страны все стараются свой рынок защитить от той продукции, которую они могут выпустить. И это, безусловно, допустим, и примеры и Соединенных Штатов, несмотря на то что Соединенные Штаты кроме крупнейшего экспортера и крупнейший импортер, они миллионы тонн импортируют говядины.

Подобная ситуация складывается в Европе, где всегда молочная продукция была в избытке и никогда не старались создавать определенные трудности для поставок молочной продукции, при этом это маскировалось разными способами. В первую очередь тем, что свою продукцию поддерживали, она была дешевле.

Поэтому, если говорить сегодня о том, какие сыграли наши ответные меры и каких результатов мы достигли. Безусловно, это дает определенный шаг для наших производителей. Но при этом не нужно забывать, что эти меры они не будут вечными. Нужно понимать, что в определенный промежуток времени, если вы выпускаете продукцию с высокой себестоимостью и не сможете конкурировать, то все равно этому когда-то придет конец.

— На ваш взгляд, когда правильно было бы, чтобы этому пришел конец?

— Вы знаете, я как колхозник — никогда. Я ж все-таки бывший колхозник. По определенным видам продукции, конечно, те, которые не производим у себя, но, вполне вероятно, что не нужно нам бороться за пармезаны и за какие-то, будем говорить, изыски, которых не было. Все-таки нужно понимать, что основные виды продовольствия, те, которые мы можем производить и производим хорошо, в их импорте особой нужны нет. При этом нужно понимать, что импорт, который осуществлялся, не должен быть субсидированным. Потому что тогда цена различная.

Наши многие экономисты в двухтысячные годы демократично говорили, да что вы нам из Европы везут, они ж субсидированные, значит мы получаем дешевле. Они еще тратят деньги. Да, применяя такие методы, они только разрушили наш рынок. Поэтому молочное производство до сих пор у нас восстанавливается слабо в силу того, что рынок искаженный, он не может привлекательным быть для инвесторов в той мере, в которой должен быть.

— Наши экономисты сейчас заявляют, что та позитивная динамика, которую получили ряд отраслей, в том числе сельское хозяйство, в момент активной поддержки, и в момент, в том числе экономической защиты, протекционистских мер и контрсанкций, вот эта позитивная динамика не сопоставимо меньше той отрицательной динамики, которую переживают отрасли, другие отрасли, скажем, теряющие от импорта, от недостатки импорта. Что вы об этом думаете?

— В первую очередь я бы хотел, чтобы экономисты, которые говорят о системах поддержки, они бы привели бы цифры поддержки сельского хозяйства. Потому что если говорить о России, поддержка всех уровней выльется в 300 миллиардов рублей (4,76 млрд евро – прим. ред.), которая состоит из федерального бюджета в 215-220 плюс примерно 80 миллиардов из бюджетов различных уровней, то есть субъектов.

— Но на это вам скажут, что другие отрасли не получили и этого.

— Нет. А вы мне скажите, а как конкурировать, если европейское сообщество, оно в свое сельское хозяйство из бюджета ЕС дало примерно 78 миллиардов евро. То есть помножьте на 63 в нынешних условиях, это ж получаются совершенно несопоставимые цифры (4,914 трлн евро – прим. ред.). Получается, если считать по курсу сегодняшнего дня, то наша поддержка всех уровней российского сельского хозяйства — около 5 миллиардов евро. Поддержка сельского хозяйства Франции — 12 миллиардов евро, поддержка сельского хозяйства Испании — 11 миллиардов евро, поддержка Польши — 5,2 миллиардов евро. Как конкурировать с польской продукцией, если они на свою не самую большую, но великую, конечно же, страну, получают такие деньги. А как с этим конкурировать?

— Мерами защиты своего рынка.

— Мы все меры уже исчерпали. Потому что мы вступили в ВТО, у нас никаких пошлин нет, у нас заградительных мер никаких нет. А насколько я помню, министерство экономического развития ни разу не смогло доказать о том, что меры поддержки, они влияют на искажение нашего рынка. Поэтому можно говорить об этом много, но только результата нет.

— Но так или иначе нас подводят к вероятности отмены контрсанкций. Если это произойдет в этом году, это поможет или помешает развитию сельского хозяйства, которое, кстати, по итогам прошлого года, по-моему, дает порядка плюс 3%?

— Ну, от 3 до 4%.

— Немало. Трудно сказать, да, что когда вся остальная экономика в рецессии, вдруг сказать, что сельское хозяйство растет.

— Поэтому, допустим, я всегда говорил, когда мы какие-то реформации делаем, давайте начнем с тех, кто не дает прибавку. А тех, кто дает неплохие результаты, не будем не реформировать, ничего не делать, а будем помогать. Но я думаю, что ничего такого катастрофического не произойдет, конечно же. Но определенные вещи, которые государство должно делать, государство вынуждено будет сделать.

— Например.

— В том числе изменилась ситуация. Когда мы осуществляли допуск предприятий на российский рынок, у нас 90% европейских предприятий, американских, попали под гарантии соответствующих служб. Сейчас мы 3 года оттуда продукцию не получаем, допустим, там 2,5 года. По свинине 3 года будет 1 февраля. Мы должны все эти гарантии пересмотреть. Гарантии, службы я не считаю возможным как руководитель Россельхознадзора принимать. Я считаю необходимым делать инспекции, допускать только те предприятия, которые соответствуют требованиям уже нашего Таможенного союза. И количество таких предприятий, оно просто сократиться.

— Вы сказали, есть товары, которые мы делаем хорошо, научились делать хорошо. Но так ли это? Согласно последним данным Россельхознадзора на российском рынке фальсифицируется четверть всех продуктов.

— Мой помощник здесь, конечно, погорячился, как любой человек, который хочет показать значимость своей организации. На самом деле, проблема есть. И она заключается не в том, что не хватает продукции, а проблема заключается в том, что люди — губит их жадность. Что они начинают фальсифицировать и подделывать для того, чтобы просто больше денег заработать. Но это сегодня влияет негативно в целом на развитие рынка, потому что рынок не должен быть искаженным. Но здесь я бы не хотел даже говорить о цифрах Россельхознадзора, потому что наши цифры разные. Мы ведь анализы делаем, исходя из оценки риска, и берем наиболее рискованные позиции.

Я могу сказать, что комиссия по незаконному обороту фальсифицированной продукции, которую Денис Мантуров будет рассматривать в этом году, ряд вопросов, связанных с фальсификацией и с ужесточением мер по фальсификации. Совершенно нездоровая ситуация, когда на официальном сайте наших коллег Роспотребнадзора фигурирует около 70 предприятий, продукция которых продается в магазинах, но они не существуют по своему адресу. У нас электронная система, и идет мониторинг продукции. Приходит в территориальное управление по Москве и Московской области, там из Калининграда, из Алтая, различные данные в электронном виде по взятым пробам. Вот продукция фальсифицирована. Мы начинаем разбираться — 60% предприятий нет по месту нахождения. Раньше мы разрешили слишком демократично открывать предприятия. Ну, открыли предприятие. Теперь предприятие выпускает продукцию, а по месту расположения его нет. Я этого, честно говоря, не понимаю. Я думаю, что надо этот вопрос пересмотреть. В первую очередь я не понимаю наше бизнес-сообщество, которое заинтересовано в том, чтобы рынок был искаженный. Почему-то наш бизнес, омбудсмены не говорят на эту тему. Почему никто не говорит на эту тему? Почему, вообще, говорят, что Россельхознадзор?

— Что, у нас номинальных предприятий больше, чем фактических, получается?

— Нет, ряд продукции, которая продается в магазине, ее не выпускали те предприятия, которые указаны на этикетке.

— Потому что этих предприятий не существует.

— Потому что этих предприятий по месту расположения нет. У меня есть соответствующие документы, когда ответы наших коллег из Роспотребнадзора, мы даем туда данные, они пишут назад, что нет предприятий по месту расположения, никто не арендовал, ничего нет, а адрес есть, а предприятия нет. Но вы представьте себе, в какой цивилизованной стране-то это может быть? Ну, у американцев за это посадят лет на 10 сразу. Если человек будет выпускать продукцию, та, которая с заведомо ложными сегодня данными даже производства.

— А как они попали на прилавки магазинов, в принципе? Кто-то же осуществляет допуск продукта на прилавок?

— Но мы же демократично все делаем.

— У нас же висит список телефонов, во всех магазинах висит, куда можно звонить.

— Вот вы пришли вместе со мной в магазин, купили продукцию. Мы должны с вами вот этот мелкий шрифт, взять лупу, прочитать, да, и позвонить и спросить: а это предприятие по месту расположения есть или нет? Как вы себе это представляете? Но это дело, будем говорить, бизнеса и государства. Почему-то бизнесу сегодня выгодно, чтобы этот вопрос там тихо как-то умалчивался. Почему бизнес-то не занимается? Ну, в первую очередь должен сам отстаивать. Честный бизнес должен отстаивать честные свои позиции. Это не только, вообще, дело государства.

— У меня вопрос все-таки созревает и к государственным ведомствам, которые должны были отвечать за то, что, то, что продается в магазинах, оно проверено, соответствует качеству.

— А как вы думаете, почему все возражают против электронной сертификации молочники, почему они возражают? Ну, потому что дальше вы легким движением руки можете весь путь проследить, и можете посмотреть, есть оно или нет. И самое главное, что вы найдете того, кто сертифицировал эту продукцию. А сейчас мы этого найти не можем, потому что это, будем говорить так, дело бизнеса, как говорят. Магазин заключил контракт с предприятием, предприятие есть и хорошо себя чувствует. Единственное, по адресу его нет.

— В какой степени сегодня можно гарантировать отсутствие на прилавках опасной сельхозпродукции, связанной, там, я не знаю, неблагополучной с точки зрения эпизодических критериев, эпидемий, африканской чумы, ящура и прочее?

— Вы знаете, в целом мониторинг, который осуществляется по безопасности, он достаточно благополучно позволяет все это делать. Но впервые, когда мы в этом году обнаружили 12 случаев производства продукции из мяса свиней, которые были забиты с африканской чумой. Но мы это все расследовали, каждый случай получил соответствующие, будем говорить, оценки. Но само по себе, раньше этого не было?

— Раньше это не было возможно?

— Это было, возможно, всегда. Видимо, масштабы, люди начали понимать, что выгодно скрыть и переработать. Не хотят убытки иметь. Потому что по убыткам от африканской чумы разные цифры сегодня фигурируют разные цифры. Но с 2007 года, когда африканская чума возникла, такие оценки наши, будем говорить, они не учитывают многие вещи, связанные с тем, что производство стояло, там, а вот такие более прямые. Но это около 30 миллиардов рублей, это не убытки. В 2016-м это убытки с момента того, что мы делали, и больше. Больше, я не берусь сказать, сколько. Потому что никто это не считал. Мы ведь со своей стороны смотрим тоже на борьбу с болезнями, а не с подсчетами. Но при этом я могу сказать, что цифры потерь, они достаточно серьезные. Когда говорят, что вот эти крупные комплексы, они хотят уничтожить эти личные подсобные хозяйства.

Вдумайтесь, в прошлом году из-за африканской чумы было уничтожено 233 тысячи примерно свиней. Из них в личных подсобных было уничтожено 6500. И этих личных подсобных хозяйств было 211. Это, вы мне скажите, у нас 211 хозяйств, 6500 тысяч, это значит, в каждом хозяйстве больше 30 свиней. Это какое же личное хозяйство такое подсобное? То есть мы просто стали заниматься тем, что в личном подсобном хозяйстве, уходя от всех, будем говорить, перипетий теневой сектор.

Мы сделали параллельный сектор, который сегодня, естественно, не дает возможным бороться нормально с африканской чумой.

— А мы — это кто?

— Мы — это мы все. Потому что мы в свое время, когда издавали закон о личном подсобном хозяйстве, сделали так, что туда нельзя войти. Ветеринар туда не может войти.

— Вы сегодня хотите это изменить или считаете целесообразным?

— Но это не только мы. Это, вообще, в первую очередь, да, мы все должны изменить. Потому что те деньги, которые инвестированы в производство, если сравнить 225 тысяч свиней, уничтоженных на комплексах, да, и 6,5 тысяч в личных подсобных хозяйствах, ну, наверное, есть что терять. Если мы из-за будем такие потери нести, но это серьезно. Польский парламент, он как раз занимается тем, что вот сейчас издает нормативные документы об ужесточении содержания в личных подсобных хозяйствах, фермерских хозяйствах, в Польше. И это серьезно.

— Африканская чума продолжает распространяться? Сейчас случаи фиксируются в Крыму. Каковы предполагаемые масштабы бедствия дальше?

— Но мы предупреждали, что в Крыму это будет. В силу того, что наши коллеги к этому относятся не как к серьезному заболеванию, понимаете. И Крым многие наши недостатки системы, когда пищевые отходы используются при производстве, в том числе и в личных подсобных хозяйствах, никто не может объяснить – ну, как же можно выкинуть, это же пищевые отходы, мы их давайте с вами вырастим свиней. Но вырастим свиней, но с африканской чумой. Поэтому то, что сейчас там происходит, порядка 9 случаев в начале этого года, мы об этом предупреждали, и главе администрации Аксенову писали, что это будет. Почему? Потому что контроля ветеринарная служба не может наладить в должной степени над использованием пищевых отходов.

— Кто еще не может наладить и где еще это будет?

— Да во многих местах. Я могу сказать, что здесь развитие идет, мы смотрим следующим образом. Люди начинают идти в лес, кабаны, которые в лесу водятся, потом люди приносят на ногах все в личное подсобное хозяйство.

— То есть проблема этого в этом году останется. Вы не нашли способа победить африканскую чуму?

— Она останется, несмотря на ужесточение. Она не только у нас. Это такая же проблема абсолютно в Европе. И то, что происходит сейчас в Польше, Литве, Латвии, Эстонии, — это абсолютно.

— Да, в Прибалтике тоже очень много.

— Да, в Прибалтике. И в первую очередь вызывают серьезные опасения, что из-за кабанов, которые у нас обитают в Куршской косе в количестве 58 голов, но потом крупный комплекс в Калининграде вынуждены будем либо уничтожать, не дай Бог, либо ограничивать перемещение. Представьте себе, если там возникнет, в Калининградской области, африканская чума, куда повезут свинину, если все страны, через которые мы везем, автоматически транзит запретят.

— Скажут – русские кабаны пришли.

— Ну, вообще-то, это кабаны будут уже европейские, но скажут, что русские.

— Вы задумывались и как вы относитесь к теории происхождения африканской чумы, о том, что это некая лаборатория разработала на границе с Россией, запустила?

— На самом деле мы этот вопрос обсуждали. И мы писали такие, будем говорить, наши предположения. Потому что уж слишком это было все, когда в Грузии произошло. Я не берусь говорить о лабораториях. Я берусь говорить о том, что в Грузию в то время ввозили много продукции. Эта продукция могла прийти из африканских стран, могло пройти заражение. Но прошло самым болезненным для России способом, понимаете. Дальше Чечня, и дальше Краснодар, Ставрополь, Ростов — и все.

— А то, что такие вспышки эпидемии приходят и уходят, вы как бы с этим согласны? Вы готовы к тому, ну, рассматриваете такой вариант, что это пройдет скоро. Но ящур тоже терроризировал нас какое-то время.

— Но вы должны понять, что ящур от африканской чумы отличается тем, что мы там имеем соответствующие вакцины, прививки и страдаем только тогда, когда не вовремя провакцинировали либо не всех. С африканской чумой ждать, что это пройдет, невозможно.

— А вакцину разработать?

— Понимаете, там такое строение, будем говорить, белков самого заболевания, что американцы пытались, но даже американцы бросили это дело. И если взять сегодня ряд заболеваний, которые есть, есть заболевания, например грипп, вакцины делают достаточно быстро. Да, много штаммов, но делают много штаммов. А по африканской чуме перспектив никаких нет на ближайшие годы, вообще нет. Их даже никто не рассматривает, потому что никто не разрабатывает. Потому что поняли, что это абсолютно безрезультатно. Вот такое заболевание, с которым пока невозможно бороться.

— Сергей Алексеевич, а что слышно о птичьем гриппе? Как мутирует этот вирус, насколько он опасен сегодня и стоит ли ожидать новых вспышек?

— Мы в 2005 году, когда возникли первые вспышки в 2007 году в России в том числе, наши ученые анализировали и дали достаточно точные прогнозы, что тот вирус гриппа H5N1, который в то время возник, что он с течением времени будет значительно трансформироваться и через 6-8 лет приобретет другие формы, которые будут более опасны. Но практически вот 2015 и 14-й год Соединенные Штаты, там H5N 2 — новый тип гриппа, которые дал потери примерно в 57 миллионов птицы в Соединенных Штатах, вот. Теперь новые типы, которые появились, — это HN8, это Старый Свет, Средняя Азия, Юго-Восточная Азия. Он опасен в своей изменчивости, в том, что он бессимптомно проходит у свиней. А когда проходит бессимптомно у свиней, то потом трансформация и распространение среди людей может быть более широкой. То есть вот этот вирус, он в Южной Корее сейчас уничтожен при помощи армии, потому что армия принимала в уничтожении 26 миллионов голов птицы. Поэтому вот мы считаем, что сейчас вот этот промежуток времени и следующий год, вполне вероятно, что от H5N8 придется делать вакцинации в местах, где перелетные птицы у нас останавливаются, в том числе это Алтай, Новосибирская область, где традиционные вот эти места перелетных птиц, там придется делать уже вакцинации. Нужно смотреть вот вперед. Меньше опасности с Нового Света, вот этот H5N2. Но то, что происходит, вот H5N8, это достаточно серьезный. Я думаю, что также H5N9. Мы считаем, что этот грипп, который в Китае распространение имеет, но пока не получил широкого распространения среди птиц, но уже инфицировал людей. То есть там первые смерти в Китае уже от гриппа птицы есть.

— Это получается, так быстро развивается, так быстро мутирует этот вирус? Если мы начинали в 2005 году H5N1, а сейчас уже H5N8?

— Вы знаете, их количество я уже даже, когда смотрел, то их количество такое, что это, как в пасьянсе. То есть количество видов гриппа, оно там и высоко патогенные H5N8, понятно, H5N2, понятно. H5N3 есть, это на Тайване, в том числе то же самое там достаточно много уничтожили. И я вам могу сказать, что H5N6, ну, количество, то, что есть H5N7 , это в Италии. H5N1 — в Алжире.

— И все одинаково опасны.

— Можно через какое-то время, через какое-то время можно понять, потому что все зависит от того, в каких условиях дальше будет трансформация и как будет развиваться. Потому что, вот когда мы говорили, это в начале 2005, 2006 года мы говорили о том, что Юго-Восточная Азия наиболее опасна и Китай, потому что там все вместе содержится, и быстрая передача от птицы к свинье, от свиньи к человеку. Но, видите, там, в принципе, все идет.

— По мере того как потеплели отношения, ожидается потепление отношений России и Республики Молдавия, нужно ли ожидать и более активных отношений между нашими аграриями? И открытия рынков?

— Откровенно говоря, они у нас были активными в 2016 году. Очень активными были. Вот я смотрел данные нашей информационной системы.

— Молдавские яблоки, вино — это все сейчас без санкций?

— Ну, не знаю, как с вином. С точки зрения потребнадзора, потому что мы за вино не отвечаем, но с точки зрения плодоовощной продукции могу озвучить цифры, которых еще в таможенной статистике нет, по электронной системе больше 190 тысяч растениеводческой продукции. Обычно мы получали в самые хорошие годы, там могли получать чуть больше. Но это сегодня абсолютно говорит о том, что ее надо еще вырастить эту продукцию нашим коллегам в Молдавии.

— Но нам молдавский рынок тоже может быть интересен?

— В меньшей степени. Потому что все-таки у Молдавии таких поставок нет. Я вам скажу, что даже вот на удивление у нас более серьезные поставки и в Азербайджан, и в Грузию. То есть мы в Грузию поставляем в два раза больше, чем берем оттуда. Поэтому надо понимать, что и Азербайджан тоже хороший сегодня, будем говорить, импортер продукции. Так что я особенно не рассматриваю Молдавию с точки зрения того, что может быть какой-то обширный рынок для нас.

— И прорыва оттуда тоже не ожидаете?

— Да, на проектные мощности мы уже работаем. То есть те мощности, которые были, они обычно поставляли там около 100 тысяч тонн яблок до 110-120. Все остальное, все остальные наборы. Не жду больших прорывов, потому что это нужно вырастить. А учитывая то, что мы это проверяем, это нужно будет показать.

Источник: vestifinance.ru