Как агрохолдингу удается убеждать правительство и получать суперльготные кредиты и как мздоимство едва не погубило розничный бизнес «Мираторга», рассказал Виктор Линник.

В 2015 г. агрохолдинг «Мираторг» братьев Линников – крупнейший в России производитель свинины – планирует увеличить выручку более чем в 1,5 раза – с 74 млрд до 120 млрд руб. Правда, рыночная конъюнктура благоволит сегодня всем сельхозпроизводителям. Но уступать конкурентам «Мираторг» не намерен: компания начала активно развивать новые направления производства мяса птицы и говядины. Весной вместе с ресторатором Аркадием Новиковым агрохолдинг попробовал себя в организации общепита, а теперь активно расширяет сеть экспортных направлений, получая неслыханную в отрасли поддержку государства. О том, как кризис пошел на пользу отечественному сельхозпроизводителю, сколько и чем помогает правительство, рассказал президент «Мираторга» Виктор Линник.

– Некоторые из ваших конкурентов говорят, что кризис – это время, когда можно сделать то, чего нельзя было сделать раньше. Пока остальные ждут лучших времен, можно собрать силы и сделать шаг вперед. У вас какая позиция?

– У нас есть стратегия, рассчитанная на 10–15 лет. За этот период случаются кризисы. Мы можем вносить изменения в тактику, но стратегически позицию не меняем. Одна из причин – достаточно длительные сроки реализации проектов. Например, в Курской области у нас проект по удвоению объема действующих мощностей свиноводческого дивизиона на 115 млрд руб., что позволит покрыть существующие импортные квоты. Но для этого необходимо минимум четыре года.

– Как вы меняете тактику?

– Ежемесячно подводим результаты, анализируем рентабельность различных дивизионов и, соответственно, чувствуем рынок. Мы до сих пор активно занимаемся импортом, одновременно развивая собственное производство мяса в мировом масштабе, трансформируясь в глобального игрока. «Мираторг» – один из немногих в России играет на опережение в этой части.

– Можете привести какой-нибудь пример, как в последний раз вы изменили свою тактику? Может быть, когда в 2014 г. подорожали кредиты?

– Там простая логика: курс рубля рухнул в 2 раза, став таким, каким он должен быть. Мы сразу же запустили программу импортозамещения по всем дивизионам. На данный момент мы уже заместили 70–80% из того, что импортировали. Прежде всего, это производство маточного поголовья на собственных фермах вместо его закупки за рубежом. С учетом планов роста маточного поголовья до 350 000 голов со 110 000 по итогам реализации пилотного проекта экономический эффект получается очень серьезный.

Когда взлетела стоимость кредитов – самое сложное, что на рынке не оказалось самих денег. Это был конец декабря 2014 – январь 2015 г. Мы тут же приостановили реализацию всех инвестиционных проектов, которые возможно было остановить. Буквально на месяц-два.

– Расскажите о вашей стратегии подробнее.

– Мы работаем по ней начиная с 2005–2006 гг. Серьезно стали об этом задумываться, как только начали инвестировать в производство в России. Потому что здесь проекты с окупаемостью около восьми лет. Соответственно, мы должны понимать, кем станем к этому времени.

Второе – мы видим, что если хотим быть конкурентны в мировом масштабе, то должна быть критическая масса по размеру. В противном случае мы через 15–20 лет не сможем конкурировать на глобальном рынке. По нашим оценкам, оборот компании должен быть $5–7 млрд, объем производства – от 1 млн т мяса в год. Это позволяет использовать эффект масштаба, заниматься повышением компетенций собственных сотрудников, привлекать современные технологии, заниматься импортозамещением. То есть решать те задачи, которые стоят перед любой компанией в мире.

– Стратегия когда-то закончится?

– Наверное, когда мы реализуем проекты удвоения в КРС и свиноводстве в 2019–2020 гг., задача, в принципе, будет решена. У компании будут новые, современные активы, критическая масса, абсолютно точно позволяющая нам конкурировать с мировыми лидерами по производству мяса.

– Есть ли пределы расширения бизнеса?

– Этот процесс бесконечный, своего рода стиль жизни. За последние 10 лет мы инвестировали в развитие сельского хозяйства больше 150 млрд руб. Два новых проекта, которые мы планируем реализовать до 2020 г., это еще 160–165 млрд руб. инвестиций, но уже всего за четыре года, потому что есть компетенции, люди, возможность [получить] финансирование. Для нас это определенный рубеж, но компания продолжит развиваться и после 2020 г. Может быть, это будет уже не строительство гринфилд-проектов. Возможно, кого-то будем поглощать. Просто рывки делать – самое сложное, а развиваться поступательно – это нормально.

У наших конкурентов оборот – $15–20 млрд, у некоторых – около $80 млрд. Это компании JBS, Smithfield, Danish Crown. Мы знаем, кем они были 10 лет назад, кто они сейчас и какие у них планы стратегического развития. Благодаря этому нам легче понимать, как глобальный рынок мяса будет развиваться в ближайшие 10–15 лет, где наше место в мире и какова наша ниша.

Виктор Линник, Президент АПХ «Мираторг»

Родился в 1967 г. в Москве. В 1987 г. окончил Московский государственный университет геодезии и картографии по специальности «инженер»
1989 Работал инженером-конструктором в Институте высоких температур Академии наук СССР и на малом предприятии «Плазменные процессы» (Москва)
1992 Занимался туристическим бизнесом, затем предпринимательской деятельностью в сфере импорта продуктов питания из Европы
1995 С братом Александром Линником учредил компанию «Мираторг»
2008 Президент Агропромышленного холдинга «Мираторг»

– То есть для вас снижать обороты неприемлемо?

– Пока, наверное, да. По свинине через 3–5 лет будут достигнуты параметры продовольственной безопасности, по говядине – еще максимум лет десять. Мы уже сейчас активно занимаемся экспортом. В мире сложно найти страну, которая имеет такой огромный потенциал в части производства качественных продуктов питания без каких-либо антибиотиков, добавок, гормонов роста, как Россия.

– Вы хотите сказать, что «Мираторг» не использует ни грамма антибиотиков и добавок при выращивании кур, свиней и бычков?

– Мы не используем гормонов или стимуляторов роста мышечной массы животных. Лекарственные препараты применяются только по показаниям ветеринаров в случае прямой необходимости – т. е. болезни.

Внутренние цены будут расти вслед за мировыми

– Общий долг компании на конец 2014 г. составлял 68 млрд руб., EBITDA – 22,3 млрд руб. Раз у вас большие инвестпланы, то долг будет только расти. Вас это не смущает?

– Компания тщательно взвешивает размер долговой нагрузки, потому что для нас принципиальный момент – это выполнение своих обязательств перед кредиторами. Мы отдавали долги и в кризис 1998 г., и в кризис 2008 г., безукоризненно точно платим по обязательствам и сейчас. Соотношение долга к EBITDA не комментируем.

– Какая рентабельность по отраслям?

– Рентабельность по чистой прибыли – 22%, по EBITDA – 31%. Цифры по каждому отдельному дивизиону не так принципиальны, потому что мы работаем в рамках вертикально-интегрированного холдинга и, соответственно, важно то, что появляется только на верхушке пирамиды. В любом случае в части свиноводства основная прибыль – товарное поголовье, по которому до сих пор в России дефицит. Производство зерна сейчас стало достаточно рентабельным, потому что курс рубля девальвировали, а экспорт активно развивается, что поддерживает внутренние цены. Мы как производители мяса начинаем конкурировать с экспортерами за зерно.

– Как нам рассказывали источники, эффективная ставка по кредиту в $426 млн на развитие мясного животноводства у «Мираторга» близка к нулю за счет того, что ВЭБ дал вам кредит под 10% годовых. Почему ВЭБ дает вам кредиты на таких выгодных условиях?

– Прежде всего, ВЭБ не давал нам кредит под 10% и у нас нет эффективной ставки 0%. Банки действительно готовы идти нам навстречу по условиям кредитования: «Мираторг» – отличный заемщик, всегда выполняет свои обязательства. Любая российская компания может прийти, сделать запрос и получить такой кредит, если он соответствует требованиям Внешэкономбанка.

Проект удвоения по КРС мы с ВЭБом готовили три года. Три года! Могу точно сказать, что деньги просто так не получаются, нужно иметь историю, масштаб, профессиональных людей – там масса факторов.

– Только кроме вас никому кредитов почему-то на таких условиях не дают. «Русагро» тоже всегда платит по своим долгам.

– Они не развивают мясной КРС. Нулевую ставку, насколько мне известно, можно получить только в мясном и молочном КРС в валюте. В свое время мы были вынуждены использовать валютные займы, поскольку не было возможности фондироваться в рублях. ВЭБ выступил агентом и финансировал первую часть проекта с привлечением иностранных банков, которые поддерживают развитие экспорта в своих странах.

– Один из ваших конкурентов в частной беседе высказал мнение, что «Мираторг» берет кредиты, чтобы погасить предыдущие, и назвал «Мираторг» пирамидой.

– Если я буду комментировать всякий бред, у меня времени на работу не останется. Да, действительно, мы крупная сильная компания, у нас отличная команда, мы много и интенсивно работаем, у нас правильная стратегия, у нас лучшие активы в России. Отсюда и лучшие показатели. А конкуренты не всегда имеют сильный характер и готовность признать, что реально проигрывают нам. В прошлом году у нас оборот был порядка 70 млрд руб., в этом будет 120 млрд руб.

– За счет чего такое увеличение оборотов: новые проекты или повышение цен на продукцию?

– Производство стабильно растет по всем дивизионам. Мы физически производим больше мяса каждый год. В 2014 г. запустили вертикально-интегрированное производство птицы на 100 000 т в год, производство говядины – в этом году поставим на рынок порядка 40 000 т. Да и производство свинины увеличивается благодаря повышению эффективности.

– Возвращаясь к валютному кредиту ВЭБа – у компании основная часть доходов в рублях. Как вы будете расплачиваться по долларовому кредиту ВЭБа?

– Мы изначально говорили, что производство говядины (специализированных мясных пород) в России в зачаточном состоянии и на рынке велика доля импорта. Соответственно, российский рынок сильно зависит от цен на мировом рынке, которые номинированы в валюте. Внутренние цены будут расти вслед за мировыми, но отыграют не все наши потери от девальвации рубля. Также мы активно развиваем экспорт и рассчитываем года через два-три процентов 20–25 говядины отправлять за рубеж. Это позволит нам зарабатывать в валюте и, соответственно, выплачивать кредит.

– Какова эффективная ставка у компании по кредитам?

– Чуть более 5% с учетом субсидий.

Мы же не дети в песочнице

– Когда Александр Ткачев пришел в Минсельхоз, он тут же встретился именно с вами, а не со всеми бизнесменами сразу. Это была ваша инициатива?

– Да. По предыдущему опыту я решил не терять год, а сразу обсудить с новым министром его и наше видение стратегии развития сельского хозяйства. В целом наши позиции совпадают – это развитие собственного производства по всем направлениям, импортозамещение, продовольственная безопасность. Я, кстати, не добивался встречи: позвонил через секретаря, через час нас соединили, мы договорились о встрече, а на следующий день провели встречу и обсудили вопросы. Очень быстро, оперативно. Вообще, Ткачев пока очень хорошее впечатление оставляет.

– Зачем вам потребовалась эта встреча?

– Чтобы реализовывать проекты со сроком окупаемости 8–12–15 лет, нам надо понимать стратегию государства. Минсельхоз как раз и определяет эту стратегию. Если что-то поменялось, мы должны внести какие-то корректировки. Соответственно, лучше обсудить и получить союзника, чем потом исправлять ошибки. В данном случае, мне кажется, министр слушает различные мнения – он встречался не только с нами. Но решения принимает сам.

– Дал ли вам министр какие-то обещания на той встрече?

– Какие обещания, мы же не дети в песочнице. Просто поговорили по каждому направлению: что происходит в России и в мире, какие цели по импортозамещению, что экономически целесообразно здесь производить, а что нет. Поговорили о свинине, говядине, птице и готовых изделиях. Ситуацию по ВТО мы тоже обсуждали.

– С момента назначения Ткачева прошло почти полгода, было сделано много разных заявлений, совершено действий. Как вы считаете, какие из них были позитивными и какие негативными?

– Позитивный результат – на следующий год бюджет сельского хозяйства не был урезан, хотя ситуация сложная, и это все понимают. Это на 99% заслуга Ткачева, его харизмы, желания работать и развивать отрасль. Он сумел донести до руководства страны, что сельское хозяйство на протяжении последних 5–6 лет – единственная отрасль, которая активно развивается, каждый год добавляя 10–15%. И если мы будем продолжать поддерживать сельское хозяйство, то сможем сделать еще один рывок и до 2020 г. все цели в части продовольственной безопасности и импортозамещения реализовать. Его поддержали. Я считаю, что это победа всех сельхозтоваропроизводителей, независимо от размеров.

– Но при Ткачеве введена экспортная пошлина на зерно. Как вы оцениваете результаты этого?

– Пока никаких результатов нет, это больше психологическое действие. В принципе оно правильное: это страховка от того, что вывезут все зерно и нечем будет кормить в животноводстве. В дальнейшем ситуация может меняться, правительство может формулу изменить.

– Почему министр экономического развития так активно и открыто поддерживает «Мираторг» и обещает всяческую помощь при экспорте продуктов компании? У «Мираторга» какие-то особые отношения с ним?

– Меня постоянно приглашают от «Мираторга» на совещания. Соответственно, мы встречаемся. Некоторое время назад в Краснодаре проходило совещание по импортозамещению, там был Алексей Улюкаев, и мы с ним обсудили наше видение развития экспорта с добавленной стоимостью. Мы наметили дорожную карту, и я уверен, что это поможет нам снять технические барьеры для экспорта нашего мяса. Помимо Минсельхоза, Россельхознадзора теперь и Минэкономразвития с большим воодушевлением занялось этим вопросом. Надеюсь, что будет «выхлоп». Мы, кстати, с удивлением обнаружили, что в Минэке просто не знали, что у нас есть необходимость в поддержке экспорта мяса.

– Расскажите про дорожную карту подробнее.

– Мы провели первое совещание, подготовили так называемые паспорта проектов – задачи по развитию экспорта, которые потом будут ставиться всем чиновникам в Минэкономразвития и смежных министерствах. Если раньше нам помогал только Россельхознадзор с точки зрения снятия технических барьеров и доказывания безопасности нашей продукции, то межправительственное обсуждение развития торговли, чем и занимается Минэкономразвития, – это более высокий уровень.

– В прошлый раз вы давали интервью «Ведомостям» как раз после вступления России в ВТО. Тогда у вас были очень негативные прогнозы. Пересмотрели ли вы их сейчас?

– Наступило время провести ревизию целей, которые стояли при вступлении в ВТО. Мы свой рынок отдали, зафиксировали условия в некоторых случаях на пять лет, в некоторых – со знаком бесконечности. Взамен нам обещали развитие экспорта продукции с добавленной стоимостью. За три года, я могу сказать точно, ни одна страна не допустила нас на свой рынок мяса благодаря ВТО. На любой вопрос о доступе, о снятии, например, тарифных ограничений, следует встречный – а что вы нам отдадите? А мы уже все отдали. России отдавать больше нечего. Создание США и еще 10 странами Тихоокеанского торгового союза и ЕС союза с США без участия РФ и Китая также ставит вопрос о целесообразности участия РФ в ВТО и выполнения взятых на себя обязательств.

– Недавно «Мираторг» начал поставлять говядину в ОАЭ.

– ОАЭ мы занимались лично: через свои контакты и знакомых продавили разрешение на вывоз в эту страну. Даже Россельхознадзор в данном случае играл вторую роль.

– Вступление в ВТО не было эффективным для нашего сельского хозяйства?

– Для любого российского товаропроизводителя, не только в сельском хозяйстве, это вредная организация.

– Но нельзя войти, а потом выйти.

– Было бы желание. Раньше мы все время были ориентированы на Европу и США, были открыты, были партнерами. Что эти партнеры с нами сделали? Ввели санкции, уже начали отбирать «пальчики», чтобы получить визу в Евросоюз, и это, видимо, только начало. А надо защищать собственные экономические интересы России.

Мы тогда, три года назад, говорили, что вступление в ВТО – это потеря экономической самостоятельности России. Теперь, чтобы произвести какие-то действия в части защиты собственного рынка, мы должны применять технические инструменты, потому что все уже подписано и согласовано. Надо провести ревизию и решать этот вопрос.

– Надо полагать, что, раз вы общаетесь с [Аркадием] Дворковичем, Улюкаевым, вы уже поднимали этот вопрос?

– Периодически поднимаем. Но они и сами люди взрослые и когда-то и сами должны понять. Наконец-то девальвировали курс рубля, т. е. перестали субсидировать импорт. И я слышал, что из-за этого американцы сейчас собираются подать в ВТО жалобу на Бразилию и Россию. То есть, когда курс рубля был перегрет и мы жили за счет дорогой нефти и газа, делая неконкурентоспособным собственное производство, американцев с европейцами все устраивало. Как только мы вынуждены были отпустить курс в 2 раза, ситуация развернулась с точностью до наоборот. Наши иностранные партнеры пошли дальше: уже начали считать убытки от потери рынка РФ – почему никто не говорит, что до этого производители РФ каждый год теряли деньги!

Как этого не могут понять в нашем государстве, меня до сих пор удивляет. Мы импортом занимаемся 20 лет. На международном рынке торговли уважают тех, кто защищает свои экономические интересы. Китайцы девальвируют юань периодически, как только им нужно быть конкурентоспособными.

– Что по этому поводу говорят в правительстве?

– Наверное, есть какая-то выбранная стратегия. Но если поднять мое интервью «Ведомостям» в 2012 г. – там я четко говорил, к каким последствиям приведет вступление в ВТО. В принципе, сейчас это и происходит. Поэтому из этой организации нужно выходить – и чем быстрее, тем лучше.

– ВТО – это лишь одна история. Потом был запрет на ввоз свинины из Европы и Америки в начале 2014 г., а потом – эмбарго в августе 2014 г. Не компенсировало ли это негативный эффект от вступления в ВТО?

– Эмбарго могут снять в любой момент, и с точки зрения бизнеса оно не является основанием для принятия инвестиционных решений. У меня окупаемость проекта – восемь лет, и я должен четко понимать, что все это время будут четкие и понятные правила игры. Они включают много составляющих, в том числе и защиту интересов страны, собственного товаропроизводителя.

Говядина в мире за последние три года выросла в цене процентов на 70. Плюс девальвированный в 2 раза рубль. Да, есть импорт, но кто его купит? Мы на импорте сейчас ничего не зарабатываем, потому что уперлись в покупательную способность населения.

Для того чтобы население ело качественный продукт по приемлемой цене, надо развивать собственного товаропроизводителя. Об этом уже сто раз говорили. Но у нас всегда есть пятая колонна – любители ВТО и «европейских вариантов жизни», когда у них там дети учатся, когда они там большую часть времени проводят, а здесь они, так сказать, деньги зарабатывают. А мы с братом здесь.

– Ваши и брата дети где учатся?

– Здесь. Сын Александра начал работать в компании, моя дочь тоже стала работать здесь. И учились они здесь. И лечимся мы здесь, хотя не все устраивает в части медицинского обслуживания.

– Но вы же не ходите в государственную поликлинику?

– Не хожу. Но вы поймите – я не чиновник, я коммерсант. А вот чиновники должны это делать, чтобы в части нашей медицины порядок навели наконец-то. Вы поймите – надо, как говорит господин Греф, парадигму сломать в нашей стране. И первые лица – Путин и Медведев, – мне кажется, сейчас это поняли: у нас друзей в мире нет – только экономические интересы.

– Но мы же заигрываем с Китаем.

– Это чисто экономические интересы. Нам интересно поставлять мясо в Китай, но нам неинтересно вместе с китайцами открывать какие-то проекты, потому что мы можем сами подтащить любые деньги и реализовать их самостоятельно.

– Бытует мнение, что с китайцами лучше как раз делать совместные проекты – они знают свой рынок, понимают психологию своей страны.

– Полная ложь. Все абсолютно просто и прагматично: надо получить доступ на китайский рынок, чтобы была симметричная торговля, потому что сейчас китайцы сюда поставляют ту же свинину с четырех предприятий, а мы не можем ни с одного поставить. Для них принципиально, чтобы у нас была аттестация. Такие же требования у Японии и Филиппин. И здесь нужна поддержка государства – правительства, Минсельхоза, Минэкономразвития, потому что доступ на рынок просто так не дается. Это их работа – поддержка экспорта с добавленной стоимостью. Для примера: мы только в Белгородской области в этом году заплатим налогов около 5 млрд руб. во все бюджеты, из них налоги на зерно и на землю, наверное, максимум миллионов 400. Грубо говоря – выращивать зерно невыгодно для государства. Надо стимулировать инвесторов на производство продукции с высокой добавленной стоимостью.

– Когда закончится аттестация?

– Это сложный вопрос, китайцы – сложные переговорщики.

– В чем предмет торга?

– Гарантия, что наша продукция безопасна в части эпизоотии. Мы всегда повторяем: надо порядок наводить в России в части африканской чумы свиней (АЧС), ящура, бруцеллеза и т. д. У нас животноводство развивается, а ветслужбу, к сожалению, развалили на 86 ветслужб – своя в каждом регионе, и там бардак.

– Значит претензии китайцев к эпизоотии обоснованны?

– Отчасти да. Хотя у тех же китайцев, поверьте, столько же проблем. Но Россия-то им открыла свой рынок.

– А почему Россия не может его закрыть, чтобы китайцы подумали еще раз?

– Абсолютно правильный вопрос – надо так и действовать, должен быть взаимный торговый оборот. Ирану открыли часть предприятий на поставку в Россию. Почему российские предприятия не открыты на Иран? Из Евросоюза до введения санкций было огромное количество предприятий открыто. Сколько из России? Пять-шесть максимум. Пошлины у них в десятки раз выше, квоты меньше, а у нас рынок открыт. Другой такой страны нет, как Россия с ее открытым рынком.

– Почему Россия открыта для всех, но с таким трудом добивается открытия рынков для себя?

– Это вопрос к чиновникам. Они должны понять: все, что импорт, – это плохо, все, что собственное производство, – хорошо. А у нас как? Помните, как в 1990-х гг. говорили: зачем нам собственное производство птицы, когда нас американцы накормят?

– И накормили.

– Накормили так, что развалили остатки сельского хозяйства Советского Союза. И потом – в один момент они могут это перекрыть. Что народ есть будет?

– Но теперь Россия почти полностью закрывает свою потребность в мясе птицы.

– Потому что в 2004 г. ввели квоты и ограничения, начали субсидировать национальные проекты, госпрограммы. Была масса инструментов, которые до сих пор используются. Последние три года цены на птицу почти совсем не росли. Только начиная с 2015 г. выросли на 20–30%. Почему? Потому что есть собственное производство. И по свинине была бы точно такая ситуация, если бы на 90–95% производили свое. То же самое по говядине.

– В России огромный, необъятный рынок говядины. Зачем вы занимаетесь ее экспортом?

– Есть культурные особенности потребления – как свинины, так и говядины. Китайцы, например, едят пяточки, желудки, хвосты – субпродукты. Цена на эти товары в 1,5–2 раза выше, чем в России.

– Вы же возите и стейки.

– В Гонконг – да. Если получим аттестацию на Китай, то туда тоже будем отправлять, а также в Дубай, страны Персидского залива. У нас говядина без гормонов и стимуляторов роста мышечной массы, генетика у нас – одна из лучших в мире, поля возделываем аккуратно.

– Зачем это делать, если и в России есть потребитель?

– Во-первых, это выгодно. Во-вторых, до введения санкций и запуска нашего проекта по КРС объем потребления высококачественной говядины был 4000 т в год на всю Россию. В этом году один только «Мираторг» произведет 40 000 т, из которых дорогих стейков – 4000 т. В следующем году будет 80 000 т. Тех же рестораторов спросить: сколько стоил рибай два года назад? Столько же, сколько и сейчас, т. е. роста цены нет. Если бы не «Мираторг», можно было бы умножить ее на полтора. Так что цена на стейки в России будет снижаться вместе с ростом производства и предложения. Избыток будем отправлять на экспорт.

– За счет чего будет расти потребление дорогой высококлассной говядины?

– В России никто никогда стейки-то и не жарил, потому что у нас говядина всегда была от молочных коров, которые перестали доиться. Сейчас мы даем возможность пожарить качественную говядину. Обеспечили созревание минимум 20 дней, чтобы гарантировать высокое качество, когда человек будет жарить стейк. Плюс мы постоянно проводим дегустации. Появилась нормальная говядина, и мы сами формируем спрос.

– Вы выиграли от того, что был закрыт импорт мяса из Европы и США, или проиграли?

– Как импортеры однозначно проиграли. Мы возили мясо из Бразилии, а бразильцы тут же подняли цены процентов на 40–50. Но это было в моменте. Потом снизили немного цены, но они по-прежнему на высоком уровне. В Бразилии, правда, еще есть фактор девальвации реала: если год назад было 1,6–1,8 реала за доллар, то сейчас – 3,9. Сегодня у них есть возможность дать приемлемую цену, компенсировать потери импортеров за счет девальвации.

Ни по свинине, ни по говядине мы сейчас почти ничего не зарабатываем. Наша цель – не наращивать долю в импорте, а просто сохранить. По итогам 2015 г. это примерно 10% от нашего общего оборота.

– Зачем тогда он вообще вам нужен?

– Ситуация может измениться. Вдруг нефть станет стоить $200 за баррель, а доллар – 20 руб? Хотя желания становится все меньше и меньше. Многие импортеры, и крупные, и средние, даже отказываются от импорта и перестают выбирать свои квоты.

Для нас санкции не представляют проблем

– Каких мер господдержки вам не хватает?

– Например, распространить компенсацию капитальных затрат на свиноводство. Это те же самые деньги, которые государство выплатило бы нам в течение восьми лет в виде субсидий по кредитам, а мы бы хотели их получить, когда начнется производство продукции проекта удвоения свиноводства.

– Свиноводство сейчас не в приоритете, потому что это уже достаточно заполненный рынок.

– До конца 2020 г. за счет сокращения неэффективных личных подсобных хозяйств (ЛПХ) и крестьянско-фермерских хозяйств (КФХ) выпадет около 1 млн т свинины. АЧС свиней выкашивает, люди не хотят заниматься этим трудом. Чтобы компенсировать выпадающие объемы, нужно создать новые мощности на 1 млн т, привлечь инвесторов. Во-вторых, мы, как свиноводы, можем сейчас спокойно пойти в правительство и получить поддержку по процентной ставке кредитов. «Мираторг» говорит государству: коллеги, если вы дадите нам возможность получить компенсацию капитальных затрат, то для вас с точки зрения расходов это то же самое, но для нас будет дешевле, потому что мы сумеем создать конкурентную среду банкирам. Сейчас при реализации проекта мы привязаны к одному банку, не можем подтащить иностранные деньги, потому что они не субсидируются. А через капитальные вложения – сможем. В результате государство выиграет, потому что ставка кредита для инвестора будет ниже. Условно говоря, государство потратит на поддержку не 100 млрд руб., а 90 млрд руб.

– Сейчас разве можно получить иностранное финансирование?

– Конечно. Для нас санкции не представляют проблем. Я уверен, что «Мираторг» может разместить долговые обязательства за границей, тем более что для всех инвесторов, с кем мы общаемся, снижение курса рубля – важная причина, по которой нужно начинать инвестировать в Россию.

– Но ведь иностранные деньги – это дорого?

– Если мы сумеем захеджировать стоимость курса евро или доллара и это будет дешевле, то пойдем туда.

– К тому же постановление правительства о компенсации капзатрат уже принято. Вы считаете, что можно еще все переиграть?

– Не вижу в этом ничего невозможного.

– Вы с Ткачевым обсуждали этот вопрос?

– Да, в принципе он идею поддержал. Сейчас надо просто преодолеть все бюрократические препоны.

– Чего вы еще хотели бы от Минсельхоза и правительства?

– Решить вопрос с авансированием. Минсельхоз дает деньги на субсидии, и они лежат до конца года, так как большинство субсидий приходит по результатам реализации проекта. А стоимость денег большая. Наше предложение: приходим с банковской гарантией, под которую нам выплачивают субсидии в начале года, когда ресурсы реально нужны. Если не выполняем эти обязательства, то благодаря гарантии государство точно не понесет никакого убытка. Это нормальная, комфортная схема.

Также надо навести порядок с земельным вопросом. Для любых инвестиций нужна земля – она является и залогом, и базой для проекта. А законодательство очень запутано, до сих пор есть масса земли сельхозназначения, которую используют исключительно в спекулятивных целях. Много раз предлагали изменить законодательство о земле, но как об стену.

– Сейчас есть целый пакет предложений Минсельхоза по этому вопросу.

– Минсельхоз предлагает три года, а нужен год для доказательства того, что земля не используется, затем штрафы и дальше четкое изъятие. И за это нужно жестко спрашивать как с губернаторов, так и с федеральных структур, потому что земля должна работать.

– «Мираторг» намерен увеличивать земельный банк?

– У нас есть проект удвоения по мясному КРС с объемом инвестиций 40 млрд руб. плюс к уже проинвестированным. На базе брянского проекта создаем межрегиональный: Смоленская, Тульская, Курская, Калужская и Орловская области. Сейчас у нас порядка 250 000 га, через три года будет 500 000 га. Мы начинаем формировать земельные массивы, а там кто-то уже землю скупил и предлагает спекулятивные цены. На мой взгляд, государство должно заставить этого собственника использовать землю.
Пусть он будет сельхозтоваропроизводителем, пусть обрабатывает, сеет – я не против этого. Пока мы ничего сделать не можем, а в мясном скотоводстве особенно, важно, чтобы массивы были едиными, потому что нам скот надо перегонять. Если нормально заработает рынок земли, то любому инвестору будет легче прийти и начать инвестировать.

– Вы уже знаете, у кого будете покупать землю?

– Это постоянная работа. В 1990 г. началась приватизация колхозов, и государственную собственность разделили на паи. Тогда, чтобы избежать спекуляций и защитить интересы дольщиков, сделали так называемых опорных дольщиков. На них и консолидируются участки для последующей продажи.

Процесс занимает год или больше, а если вдруг у дольщика что-то поменяется в голове – то еще больше. Это серый, неэффективный рынок. Мы в начале сентября передали в Минсельхоз предложение по изменению оформления паев опорных дольщиков, возможно, он его поддержит.

– Как вы относитесь к идее запретить иностранным бенефициарам владеть землей в России?

– Надо ограничить, потому что это в основном не долгосрочные инвестиции.

– Есть масса других примеров – Black Earth Faming (BEF), другие компании.

– BEF, пока их не придавили губернаторы в тех регионах, где они, скупив землю, не работали и не обрабатывали ее, ни одного шага не сделали. Кто еще?

– Основной владелец «Эконивы» немец Штефан Дюрр.

– Это единственное исключение. Посмотрите, какие инвестиции с иностранным владением землей. 1–2–3% от всего объема? Я говорю это все не потому, что BEF или еще кто-то создает конкуренцию. Просто, по статистике, иностранные инвестиции – это обычно инвестиции в землю, чтобы поспекулировать и потом сбросить. Среди них есть исключения, но их по пальцам пересчитать.

– Может быть, они просто не рискуют?

– Вы поймите, у них цель – прийти, купить и в один момент продать в прибыль. И им по барабану, какая это земля, какое у нее будет плодородие на перспективу 20–25–30–40 лет. То же с идеей отдать китайцам землю в аренду на 49 лет. Я был в Китае, я видел, в каком состоянии там земли. Они на гектар используют в 4 раза больше удобрений, чем россияне. Там сложная ситуация с экологией. Вы хотите получить то же самое на Дальнем Востоке и в центральной части России? Я не хочу.

– Как доказывать, что бенефициар действительно иностранный?

– Все всё прекрасно знают. В «Мираторге» два владельца, два Линника, мы не скрываем и всегда открыто это говорили.

– Зачем тогда его головная структура зарегистрирована в офшоре?

– Это сделано большей частью из соображений безопасности и вопросов наследования. Мы никогда не использовали эту схему с точки зрения минимизации налогов, вывода дивидендов.

– Вы собираетесь выходить из офшора?

– У нас есть такие планы, через полгода будет более конкретная информация.

– А зачем вам это понадобилось?

– Общая тенденция такая – разворот на развитие собственного товаропроизводителя.

– Переводить бизнес из офшоров – общая тенденция сельхозпроизводителей?

– Это зависит от каждой конкретной компании.

Мы вынуждены использовать американских ковбоев

– Зачем вам нужны американские ковбои?

– У российских недостаточная компетенция. У нас сейчас 52 фермы. Через три года будет 85. Ковбоев у нас сейчас всего 12, а операторов-россиян – более 1000. Их нужно научить. Период роста животного очень длинный: это девять месяцев стельности плюс 16–18 месяцев до убоя, т. е. два с лишним года. Поэтому получение компетенций – очень длительный процесс и мы вынуждены использовать американских ковбоев для обучения.

– У них есть специальное ковбойское образование?

ООО «АПХ «Мираторг»

Агропромышленный холдинг

АкционерЫ: 99,9% – Agromir Holdings Ltd, 0,1% – A.T.S. Nominees Limited. По данным компании, 100% компании принадлежит Александру и Виктору Линникам. Финансовые показатели (МСФО, 2014 г.): Выручка – 74,058 млрд руб., Прибыль – 16,4 млрд руб. Производственные показатели по дивизионам: птица – 50 000 т, свинина – 309 300 т, говядина – 24 400 т, полуфабрикаты – 24 000 т (все производственные результаты – 9 месяцев 2015 г.). Основано в 1995 г. Объединяет предприятия, занимающиеся растениеводством, производством комбикормов, свиноводством, первичной и вторичной переработкой мяса, транспортной и складской логистикой и дистрибуцией продуктов питания. По данным Национального союза свиноводов, является крупнейшим в стране производителем свинины с долей рынка 12,7% (по итогам 2014 г., производство в живом весе).

– Многие из тех, кто приезжает, в четвертом поколении ковбои.

– Что они такого умеют, чего не умеют российские ветеринары и техники?

– Осеменить корову, на быка лассо набросить, определить, здоровое или больное животное, отбить его и пролечить.

– Раньше с этим как-то справлялись.

– В России всегда было молочное поголовье – зимой оно под крышей. Мясной же скот круглый год под открытым небом. Это дает свои плюсы, но есть и своя специфика: надо знать, как обращаться с этим поголовьем. Для этого ковбоев и держим. Я сам с большим удовольствием отправил бы их на родину. Если бы мы остановились на уровне первого проекта, то их сейчас было бы человека 4–5. Все говорят про этих американских ковбоев, а вопрос выеденного яйца не стоит. В свиноводстве у нас раньше тоже было 10 экспатов, сейчас один.

– Сколько вы платите своим американским ковбоям?

– В два раза больше, чем в Америке, иначе они бы сюда не приехали.

– Их зарплата привязана к курсу доллара?

– Конечно.

Наш молочный проект не генерирует убыток

– Зачем вы занялись молочным скотоводством и какие у вас планы?

– Мы никогда не видели молочное скотоводство как стратегическое направление. Мы просто купили 12 000 га земли, и шлейфом к ним шла молочная ферма. Через полгода навели порядок. Теперь можно сказать, что молочное скотоводство рентабельно. Если дальше будут попадаться активы, которые имеют избыточное количество земли, то будем приобретать. А как только получим критическую массу по производству молока, рассмотрим вопрос по переработке.

– Какой должна быть эта критическая масса?

– Если не ошибаюсь, приблизительно 7000 коров. Сейчас у нас 1000.

– Хорошая рентабельность – это сколько?

– Не готов ответить, но точно могу сказать, что наш молочный проект не генерирует убыток. 15–20% точно будет.

– Это больше, чем в среднем у молочников.

– Совершенно верно. В России около 9 млн коров, из них 4,5 млн – КФХ, ЛПХ, сельхозпредприятия – это плохие, неэффективные породы, которые производят 4 т молока в год на корову. Остальные, современные, дают 8–9 т в год, там нормальная себестоимость. Если нормально организован процесс и не воруют, то на этом можно зарабатывать. Сейчас цена на молоко – 23–25 руб./л – более чем достаточно.

– Какие сферы еще интересны для компании?

– Мясное направление для нас основное, мы подумываем о производстве баранины – это точно.

– Это же очень маленький рынок.

– Вполне приличный. Он рассчитан на мусульманское население, да и, в принципе, баранина – продукт неплохой. Есть у нас уже и наработки, года через 2–3 запустим линию по убою и переработке на нашем заводе в Брянске. Опять-таки возникает вопрос, чем ее наполнить. Сейчас занимаемся подбором генетики и прорабатываем проект по производству баранины в центральной части России.

– Сегодня многие рвутся на Дальний Восток.

– Для нас Дальний Восток – это центральная часть России. Поверьте, у нас такие же заросшие земли в некоторых областях. Плюс, чтобы реализовать проект удвоения в свиноводстве на 115 млрд руб., надо приложить массу усилий. Если бы этого фактора не было, возможно, мы бы рассмотрели: климат там действительно хороший, хорошо растет соя, кукуруза. Это основа для производства свинины и птицы. Пока в нашей практике если мы своими руками не контролируем управление, то заканчивается все не очень хорошо. А там восемь часов разницы, надо там жить. Я не готов.

Кроме того, чтобы поставлять мясо в Китай или Японию, не обязательно иметь производство на Дальнем Востоке. Потому что мы сейчас получили свинину со сроком хранения 45 суток, месяца через два будет 55 суток.

– Планируете ли вы самостоятельно развиваться в ресторанных проектах?

– Самостоятельно – нет. У нас пилотный проект с [Аркадием] Новиковым, открыли бургерную, потом открываем ресторан, смотрим на результаты, дальше принимаем решение о расширении.

– Есть другие предложения?

– Их очень много было, но у нас нет желания.

– Почему согласились работать именно с Новиковым?

– Он был первым и, в принципе, человек с харизмой, и своими руками много что делает, и известен. Мы поставляем ему мясо, качественное и разных видов, принимаем различные стратегические решения, а управление рестораном – на нем.

– Что с вашим розничным проектом? Какова новая стратегия его развития?

– Сейчас у нас 36 супермаркетов, в октябре надеемся выйти на безубыточность. Мы почистили коллектив, сейчас команда хорошая, сильная. В 2016 г. планируем удвоить количество супермаркетов, и если все будет так, как планируем, то это направление станем развивать активно.

– Сколько магазинов было на момент пересмотра стратегии?

– Около 200. Зашли мы широко.

– Связываете ли вы неудачу в ритейле с тем, что из правительства ушел Виктор Зубков, который и предложил поддержать создание собственной розницы сельхозпроизводителями?

– Мы не справились с управлением, не хватило времени. Через хедхантеров пригласили из розницы отличных ребят с хорошим резюме, сколотили команду и встречались с ними раз в месяц или в два. В результате воровство, некомпетентность, желания работать нет. Второй раз в команду привлекли француза – нормальный мужик, не подвел. Реально сильный парень, но после того как бывшие менеджеры из Х5 запустили дело в части коррупции и бардака, француз захлебнулся. А то, что мы заходили сразу широко и в разных регионах, усугубило ситуацию.

После этого мы поменяли, по-моему, три команды, потом поставили своего человека и начали закрывать регионы. Поняли, что они генерируют ежедневный убыток. Оставили только в Москве и Московской области и регионах, где мы работаем: Белгороде и Брянске.

– О какой коррупции идет речь?

– Это откаты при аренде торговых площадей, когда заключаются договоры с завышенной ценой, откаты при закупках, когда люди немотивированно позволяют поставщику продать по более высокой цене. Мы как производитель откатов не даем. Но с удивлением обнаружили, что такая практика существует в нашей сети.

– Как вы их наказали?

– Увольнением.

– Зачем вам нужна розница, если вы и так уже в очень многих направлениях развиваетесь?

– Это прямой доступ к потребителю. У нас в магазинах до 30% выручки дает продажа мяса. Люди приходят в магазины «Мираторг» именно за мясом. У нас большой ассортимент: мы проводим акции, щупаем потребителя без каких-либо посредников. Наш «Продмир» (подразделение, которое занимается супермаркетами «Мираторга». – «Ведомости») с его 36 магазинами – среди 10 топовых клиентов нашей торговой компании, включая «Магнит», Х5 и т. д.

Теперь для нас понятна ситуация, какие проблемы в сетях. Реально бизнес непростой. Все мы находимся в одной лодке, все работаем на то, чтобы удовлетворить спрос потребителя.

Мы стопроцентно взаимозаменяемы

– Как вы с братом распределяете свои роли в компании, почему он всегда в тени?

– Так исторически сложилось. Но мы стопроцентно взаимозаменяемы. Любые вопросы, которые Александр решает, в случае необходимости я тоже решаю, и наоборот. Пока у нас получается так, что мы подключаемся только на прорывные направления. Надо порядок навести с торговым дивизионом – сейчас Александр этим занимается. Надо экспорт пробить – занимаюсь я: езжу на выставки, хожу по министерствам. Мы погружаемся в направления, где надо акцентировать фокус.

– Как вы решаете, что вы занимаетесь экспортом, а он – ритейлом?

– Исторически Александр занимался логистикой, безопасностью, строительством. Я больше маркетингом, рынком. Хотя сейчас – он. Кому что комфортно, что больше нравится и где приносит больший результат. Функцией общения со СМИ вынужден тоже я заниматься, так получилось. Чиновники больше меня знают, так исторически сложилось.

– Они вас различают?

– Вроде да.

– Вам вообще как-то в бизнесе помогает то, что вы похожи внешне?

– Я думаю, что дело не в этом. Брат – это самый близкий человек. Невозможно тянуть эти нагрузки, бывает тяжело психологически. И если есть человек, которому ты можешь на 100% доверять, – это принципиально. А похож он на тебя или не похож – это по барабану.

– То есть вы никого не планируете пускать в свой капитал?

– Нет.

– Вы говорили о наследовании. Речь идет о том, что вы потом планируете передать бизнес детям?

– Это тоже. Но управление и наследование – это две разные вещи. Если дети захотят и будут способны быть эффективными управленцами – пожалуйста.

– А они хотят?

– Не знаю. У них свобода выбора. Наша задача – научить и обеспечить условия для развития. Дальше уже, наверное, они должны сами себя проявить.

Источник: vedomosti.ru