«Левый берег» публикует интервью с народным депутатом Андреем Вадатурским. Ранее в издании полагали, что в новом составе Рады есть только один «неолигарх» — Сергей Тарута. Оказалось, что экс-губернатор Донецкой области не одинок. Ведь наследник бизнес-империи «Нибулон» Андрей Вадатурский в аргументированной форме поясняет, почему он не олигарх — ходит пешком, 20 лет прожил в «хрущёвке», сам себе готовит в гостиничном номере.

 

Он настолько эмоционально доказывает свою «неолигархичность», что впору переиначить классика: «Я олігарх? Се новина для мене»…

 

Вадатурский произносит слово “трактор” через ярко выраженную «х», а селян по старинке называет «колхозниками».

 

— Скольких депутатов в нынешней Раде можно отнести к аграрному лобби?

 

— Только в комитете — 30 человек, и далеко не все, кто хотел, туда попали. А еще есть межфракционное аграрное объединение. Меня удивляет, что у очень многих обнаружились интересы в сельском хозяйстве. Это люди, которые по причине «инвестиционной моды» вложили туда деньги, но они уйдут, не получив быструю отдачу. У нас не мёд. Посмотрите: нет в мире ни одной богатой аграрной страны. Аграрный бизнес — это как корова в домашнем хозяйстве: с голоду ты не умрешь, но и шиковать не будешь.

 

Знаете, когда колхозники «зажили»? Это произошло где-то в 2008 году, когда в мировом сельском хозяйстве прошли структурные изменения. Одно только слово — этанол. Кукуруза изменила всю матрицу в сельском хозяйстве. На каком-то этапе в Америке все больше земель стали отдавать под кукурузу, из которой делали этанол. По этой же причине США стали экспортировать меньше пшеницы и кукурузы. Украина от этого только выиграла. По сути, США стали донором всего сельского хозяйства в мире.

 

— Вы можете назвать реальную причину того, почему столько представителей аграрного бизнеса подались в депутаты. В надежде поучаствовать в принятии решений по рынку земли?

 

— В любой стране аграрное лобби очень сильное. В хорошем смысле этого слова. В США кандидаты в президенты едва ли не первым делом приезжают в Айову — чисто аграрный штат. В Украине же аграрного лобби никогда не было. Были разные партии, которые, к моему удивлению, не выжили. Пример лоббизма — производители подсолнечного масла. По сути, селяне сейчас субсидируют эту отрасль. Но ничего не могут изменить, потому что производители защитили себя.

 

Почти все депутаты-аграрии, и я в том числе, прошли по «мажоритарке». То есть, это не партия единомышленников — это индивидуумы, успешные хозяйственники. И всем этим людям пока еще очень далеко до аграрного лобби. Их нужно для начала объединить, а это не просто, когда каждый уже лидер сам по себе. И в «Блоке Петра Порошенко» — такая же проблема. Достаточно много интересных, сильных людей. Но ты попробуй их объединить.

 

— Мораторий на продажу земли действует до 1 января 2016 года. Думаете, что-то изменится к тому времени?

 

— Думаю, что нет. Я, к слову, шел с лозунгом за введение рынка земли. Но сейчас это действительно преждевременно — страна не готова к такому революционному шагу. Нужно понимать: это то последнее, что у нас осталось еще неподеленное. И весьма ценное. Даже если мы посчитаем стоимость гектара по заведомо заниженной цене в $1 тыс. (в Европе доходит и до $20 тыс.), то это даст колоссальный импульс экономике. Потому что у нас сельхозземли — на 30 млн гектаров. Это инвестиции в производство, а это уже налоговые поступления. Да если всё сделать грамотно, то можно будет и с долгами страны рассчитаться. В конце концов, ты можешь просто заложить свою землю в банке и получить под неё кредиты. Рынок земли — это колоссальный мультипликатор. И никакая другая отрасль не в состоянии обеспечить стране качественный рывок вперед.

 

Но сегодня это рано делать. И выбирая между мечтой и реальностью, я бы потерпел до наведения порядка в стране. Для начала нужно сделать три вещи: навести порядок в судах, провести инвентаризацию земель и «чистку» существующих арендных соглашений. При этом я категорически против «мораториев» на год-два.

 

— Если «замораживать» рынок — то лет на десять?

 

— Правильно. А мы же людей задёргали. Почему «Нибулон» не расширялся на рынке аренды — у компании как было, так и остаётся всего 80 тыс. гектаров земли. Да потому что мы каждый раз аккумулируем средства под возможное введение рынка земли. И так каждые два года. Это пример неправильного сигнала для бизнеса от власти. Я думаю, 10 лет — это нормальный срок, чтобы подготовиться к рынку земли.

 

В парламенте сейчас есть силы, которые в принципе против этого. Та же «Радикальная партия» уперлась и настояла, чтобы из текста Коалиционного соглашения был вычеркнут пункт о рынке земли. Хотя я на законодательном уровне прописал бы его введение только после того, как мы выйдем на определенный (высокий) показатель ВВП на душу населения. Важно не допустить обвала цены, когда на рынок одномоментно будут выброшены сразу 30 млн гектаров. На самом деле, уже сейчас в стране есть случаи купли-продажи земли.

 

— Вашему коллеге Корнацкому каким-то образом удалось.

 

— Наверняка не знаю, как это ему удалось, но существует «серый» рынок, когда покупаются корпоративные права. На этом рынке стоимость гектара сейчас — $300-400.

 

— Как вам идея Минагропрода отдавать землю в долгосрочную аренду?

 

— Да всё уже существует: есть и год, и три, и семь. И я не понимаю, зачем нужно ограничивать минимальный порог аренды. Популизм какой-то.

 

— Разве это не есть тот самый «четкий сигнал» для инвестора?

 

— Всё должен регулировать рынок. Ты не хочешь отдать в аренду на семь лет, а готов только на три года? Не проблема: всегда найдется тот, кто готов. Мы же начали дерегуляцию — так давайте придерживаться этого курса.

 

И вот вам контраргумент на инициативу министерства. Ко мне обращаются люди со словами: а мы заключили долгосрочный договор аренды, который сегодня уже совсем не выгодный — а как бы нам его разорвать, потому что у нас соседи получают в два раза больше. Юридически — никак. Многие заключили договора с привязкой к гривне. Курс же все видели? В таких случаях остается только давить на совесть арендатора. И если мы сегодня заставим людей заключать долгосрочные договора аренды…

 

А у себя на округе в Новом Буге я столкнулся с другой проблемой. Там 70% владельцев земли — единоличники. Они не сдают землю в аренду официально и ничего за нее не платят, а выращивают зерно «в чёрную». Но урожаи там смешные. Я бы поставил условие: не платишь за землю, не обрабатываешь — через аукцион мы найдем тебе нормального арендатора, который будет платить за землю и владельцу, и государству.

 

— Вы поддержали увеличение налога на землю?

 

— Можно и еще выше. Предыдущая ставка объективно была низкой. Мне колхозники даже говорили, что они сами за повышение военного налога до 5%. Люди против неэффективного использования денег, а на результат готовы работать.

 

— Это даже странно, что Иванющенко так и не удалось отобрать у вас «Нибулон».

 

— Но проверками нас просто замучили… И если бы нашли хоть какую-то серьезную зацепку, то компанию просто разорвали бы.

 

— Слава отца не уберегла бы — Герой Украины все-таки?

 

— Он однажды зашел в родное министерство АПК, где висит его «портрет героя». А Присяжнюк говорит: «А что он здесь делает — кто его впустил?». Что нас спасло: мы никогда не участвовали ни в каких «прихватизациях», не получали дотаций из госбюджета и были независимы. Поэтому нас сложно было в чем-то уличить.

 

Плюс мы достаточно сильная структура, которая приучена бороться в судах. В итоге против бухгалтера и гендиректора было возбуждено уголовное дело якобы за попытку незаконно возместить у государства НДС на сумму 17 тыс. грн.. Это был цинизм чистой воды. При том что «Нибулон» ежегодно выделял на благотворительность до $5 млн.

 

А в итоге даже Присяжнюк признал нашу силу. Позвонил со словами: «Молодцы. Ну вы и сражаетесь».

 

— В 2012-м году президент Украинской зерновой ассоциации Владимир Клименко оценивал отмену возврата налога на добавленную стоимость экспортерам зерна в 12 млрд грн. Это и впрямь такой болезненный удар по отрасли?

 

— Вот почему-то все так считают?

 

— Ну, лоббисты нас в этом убеждают.

 

— Даже те кто занимаются сельхозпроизводством, так думают. Ошибочно. Эта тема интересна «решалам», которые влияют на возмещение НДС. Что-то к их рукам да и прилипнет. На аграрном комитете я был единственным, кто был против возмещения НДС. Все боятся, что станет ниже закупочная цена у производителей. Это заблуждение. Она просто выше не станет.

 

К слову, сегодня механизм возврата НДС, по сути, не работает. Когда у страны нет денег, это превращается в лотерею. И люди уже смотрят на это как на бонус, а в свои расчеты не вносят. Я вообще хочу отменить возврат НДС на уровне всей страны. А 60 млрд., которые зафиксированы на эти цели в бюджете, пустить на социалку.

 

— То есть, на проедание. Почему не на инфраструктуру?

 

Смотрите: в первом случае мы поддержим непосредственно владельцев бизнеса, а не производителей, а во втором у нас страдают люди. Хотя бы часть этих денег нужно направить на «порезанные» социальные программы.

 

— Цитата: «Ведь сейчас многие бизнесмены арендуют землю на год, сажают подсолнечник, максимально её истощают и уходят». Что бы вы сказали об авторе этой фразы?

 

— Ну, это не аграрий.

 

— Это министр сказал.

 

Ну, сейчас так уже не работают. Если кто-то так сделает, то на следующий год люди его к себе просто не пустят.

 

— А то, что подсолнечник больше всего истощает землю, не заблуждение?

 

— При Союзе существовали ограничения на его выращивание: подсолнечник способен высосать влагу с глубины до 7 метров. И при СССР подсолнечник на одном и том же поле можно было сеять только через семь лет. Сейчас так уже не делают: максимум — 3-4 года.

 

— Как вам декларация министра за три года довести производство зерновых до 100 млн тонн? Разве лидеры отрасли уже не идут на максимальных оборотах в плане урожайности?

 

— Когда я только пришел в «Нибулон», я занимался импортом кукурузы — из Румынии. А в 2003-04 годах я ездил по стране и отбирал лучшие семена. После этого мы приглашали производителей и объясняли, как правильно с этой культурой работать. В итоге мы открыли новые рынки сбыта: сейчас наша кукуруза торгуется от Египта до Японии. Украина сейчас третий в мире экспортер этой продукции.

 

— Остался ли внутренний резерв для роста?

 

— Смотрите: если у нас урожайность с гектара — 4-6 тонн, то в Америке — десять. Это и есть наш главный резерв. Мы способны довести экспорт кукурузы до 50 млн тонн, удвоив сегодняшние показатели.

 

— А что нам нужно сделать для этого?

 

— Один из вариантов — генномодифицированные сорта. Я зарегистрировал законопроект, который позволит упорядочить этот рынок. Потому что у нас ГМО как бы разрешено, но фактически — запрещено. При этом 90% выращиваемой в Украине сои — это как раз ГМО. Рапс тоже проблемный, кукурузы это начинает касается. Не нужно запрещать, но нужен инструмент контроля за этим.

 

— Нардеп Корнацкий, оценивая в программе правительства раздел «Новая продовольственная политика», назвал его никчемным: «Ничего нового там нет. Что нового в том, чтобы провести инвентаризацию земель? Это уже много лет делается, при этом там большая коррупция. Но это идет первым пунктом».

 

— Согласен — ничего нового там нет. Но не так уж и просто в нашей сфере придумать что-то новое. Важнее сегодня за что-то взяться и довести до конца. Например, провести дерегуляцию.

 

— Правительство хвалится, что отменой карантинного сертификата на перевозки зерна внутри страны и упрощением выдачи фитосанитарного сертификата в портах сэкономило трейдерам до 2 млрд грн.

 

— Это первые маленькие шажочки. Но таких шажочков нужно еще много. Если сказать одним предложением, то роль министерства должна полностью измениться: с контролирующей и регулирующей стать информирующей.

 

— Уже подымаются голоса, что нужно предусмотреть в бюджете средства на возмещение аграриям банковских кредитных ставок в размере 2 млрд. грн., обеспечить селян дешевым топливом, минеральным удобрениями, средствами защиты растений etc. Вы когда-нибудь перестанете просить дотации?

 

— Согласен. Есть такая шутка, что в сельском хозяйстве четыре главных проблемы — зима, весна, лето и осень. Я, например, выступаю против дотаций. Не надо помогать — просто не мешайте.

 

И я вспоминаю слова премьер-министра Израиля, который лет 15 назад сказал: «Зачем Израилю выращивать что-то — у нас же здесь пустыня». Сегодня это один из ведущих экспортеров овощей и фруктов. А нам даже не нужно привлекать людей под это дело — они уже этим занимаются.

 

— Что бы вы еще «дерегулировали»?

 

— В сфере получения обязательных сертификатов нужна либерализация. Когда был государственный монополист на рынке фумигации (обработка зерна против жучков), то услуга нам стоила $1,40. Сейчас эта услуга стоит 30-40 центов.

 

Есть сертификат Хлебинспекции — да он не нужен. Но это «обязаловка», без которой ты ничего не можешь экспортировать. Да, они могут участвовать в споре между двумя субъектами хозяйствования, но не более.

 

— Министр Павленко рассчитывает, что под строительство систем орошения в южных областях удастся привлечь значительные средства. Это якобы позволит, как минимум, вдвое увеличить урожайность. Что на это скажет южанин Вадатурский?

 

— Эффект обязательно будет. Такой земли у нас — миллион гектаров. Проблема там заключается в другом: ты вложишься в реконструкцию каналов, а через три года владелец земли не продлит с тобой аренду и ты останешься ни с чем. А собственник земли «на шару» получит готовую оросительную систему. Или другая проблема: на куске земли — 100 владельцев, но 80 из них заключили договор на потребление воды, а 20 — нет. И вот эти 20 будут получать воду за счет тех 80-ти бесплатно. Вот здесь нужен регуляторный орган, который защитил бы инвестора. Ведь сегодня мы эффективно используем не больше 30% орошаемых земель.

 

— Закупочные цены на пшеницу, такое впечатление, не совсем поспевают за ростом курса доллара.

 

— В последние 3-4 года цена на мировых рынках на зерно просела. Сговора зернотрейдеров здесь нет и никогда не было. Так что не верьте популистам. Чтобы вы знали — трейдеры между собой даже не общаются. И вдобавок постоянно ведутся войны за поставщиков. Одно из достижений нашего сельского хозяйства — наличие рынка. Это то, что мы смогли построить и сберечь. И Украина может этим гордиться.

 

— В 2015 году пострадали различные «программы поддержки». Их количество сократили с 32 до 19 и, в частности, отменена программа поддержки животноводов в размере 900 млн. грн. Эти программы — пример коррупционной составляющей в чистом виде?

 

— «Нибулон» ни разу не получил ни одной дотации. Потому что, как ни странно, мы не являемся «сельхозпроизводителем». Для этого нужно, чтобы 70% дохода было от продаж собственной продукции. А мы же в первую очередь — трейдер.

 

А животноводство до 2012 года у нас было убыточным. Для нас это больше был как социальный проект. Мы же заходили в село, брали землю, и вставал вопрос, как обеспечить людей работой, чтобы не нанимать армию охранников. И мы восстанавливали фермы. Проблема села в чем: туда заходят компании, которые через посредников приобретают корпоративные права, но больше их ничего не волнует.

 

А мы еще в 97-м году завезли в Украину мясо-молочных немецких коров, сейчас поголовье — больше 10 тысяч.

 

— Почем молоко сдаёте?

 

— Уже не помню. Но вот Баштанский завод у хозяина-единоличника берет по 2,5 грн, а у кооператива — уже по 4,5. И когда люди мне рассказывали о дискриминации, я им отвечал: «Так объединяйтесь». Но вот с этим из-за инерционности мышления есть проблемы. Не хватает лидеров. Люди говорят: да зачем мне эти официальные счета — «це ж надо заниматься». Будем ломать такой подход. Есть ряд международных программ, стимулирующих кооперативы.

 

— В июле 2014 года ваша компания представила проект по возрождению судоходства по Днепру. При этом всё упирается в углубление днепровского дна. Кое-кто даже упрекал вас, что вы идете в Раду, чтобы пролоббировать это направление.

 

— С удовольствием пролоббирую, только бы это помогло. Помогу «Нибулону» — помогу десяткам других компаний. Но я ничего не сделаю для «Нибулона», что бы противоречило интересам Украины.

 

— Какова длина вопроса?

 

— Да там плёвое дело — всего 5 километров. Это стоит $5 млн, а разговоров уже четыре года. Это несколько месяцев работы, а у нас сейчас баржи полупустые идут, потому что дном цепляют. Мы построили свой флот, создали инфраструктуру — и «порожняк» гоняем. И мы уже были готовы сделать это за свой счет — не дали! Спасибо Минтрансу.

 

«Объяснили»: это должно делать государство. Но через какое-то время на нас выходит «решала» с предложением: если вы заплатите $35 млн — тогда мы эту работу сделаем.

 

К слову, новому министру об этом проекте мы уже доложили. И это будет отличный тест для власти. Это позволит нам возродить торговый путь «из варяг в греки» — потому что из Днепра можно попасть в Балтийское море. В 90-м году по Днепру перевозилось 60 млн тонн грузов, сейчас — 5 млн тонн. Львиная доля приходится на «Нибулон».

 

— Доводилось ли вам встречаться с Арсением Яценюком и что думаете о нем как менеджере и человеке?

 

— В июне он звал меня на должность замминистра экономики. Поговорили, но дальше не пошло. А по поводу минэкономики я тогда сказал: «Единственное, чем могу быть полезен — это просто расформировать министерство». Нет смысла в его существовании. И мне приятно слышать, что нынешний министр думает так же.

 

Что касается Яценюка: это очень толковый человек — он хорошо излагает, умело оперирует цифрами, очень эрудированный. Но, как по мне, слишком много сил тратит на пиар. Я думаю, время таких людей пройдёт. Нам нужно быть реалистами, а не популистами.

 

При этом с людьми нужно общаться, работать. Я на округе вижу, что они злые, но после общения с тобой они готовы тянуть лямку дальше ради какой-то конкретной цели. Просят только об одном — чтобы их снова не «кинули».

 

Наша проблема сейчас вот в чём: мы только выбрали президента, а политики уже готовятся к новым выборам. Да начните это делать через четыре года, а это время поработайте в команде президента. Помогите ему решить проблемы и сохранить эту страну, а потом уже вдоволь критикуйте. Один человек, какой бы он ни был гений, сам не справится. Вот этого и желаю Яценюку — быть в команде.

 

— У «Нибулона» пять региональных центров на севере Луганской области, а боевики грозятся выйти к административным границам региона. Страшно потерять честно построенное?

 

— Как такового страха нет.

 

— А ведь отберут. Однозначно отберут.

 

Как человек я это спокойно переживу. Ну, потеряем элеваторы… Вот за землю, в которую вложили душу, немного неприятно. Но и это можно пережить. Меня другое волнует: этот конфликт — страшная вещь. И я за то, чтобы прекратить войну. Хотя об этом сегодня мало кто говорит. Я бы спокойно отдал те предприятия при условии, что люди там перестали бы гибнуть. Это совершенно разные приоритеты.

 

И я хочу поставить другой вопрос — стоит ли нам с вами продолжать войну или все-таки лучше отдать те земли? В Украине что — больше нет земли? Для чего мы там упёрлись?

 

У меня еще в школе был конфликт с учительницей русского языка. При обсуждении Великой Отечественной Войны одна девочка задалась вопросом: а в какую стоимость нам вылилась победа? Учительница возмутилась: да как вы можете говорить о «стоимости», когда важно было победить любой ценой.

 

Но я — бизнесмен, и я считаю, что «стоимость» имеет большое значение. И я бы очень не хотел послать туда на смерть еще 20 тысяч человек. Мы понятия не имеем, когда эта война прекратится. Мы ведь боремся не с «мятежным регионом», а с Россией — с её колоссальными ресурсами и огромной армией. Разве кто-то даёт гарантию, что мы можем победить быстро? И возникает вопрос: а стоит ли на это идти? Какова «цена вопроса»?

 

— Если бы агрессор дал гарантии, что он остановится в границах этих двух областей.

 

— Это уже вопрос дипломатии. У Финляндии был опыт подобных переговоров. Но для меня сегодня самое главное — остановить войну. Я бы не хотел постоянно объяснять людям, почему их дети, сыновья, мужья должны гибнуть за это.

 

Это можно сравнить с войной в Афганистане: сражаешься год, второй; люди гибнут, теряешь деньги, толку — нет. Ты потом выходишь…

 

— И не рад, что зашел.

 

— Рад, что вышел! Потому что, ты наконец можешь заниматься созиданием. Это как с выбиванием долгов: ты бросаешь на это все силы вместо того, чтобы перекреститься и заняться чем-то более полезным.

 

Проблема в том, что мы не умеем признавать свои ошибки. Допустила страна ошибку, когда 23 года не занималась армией, когда не занималась людьми в Крыму и на Донбассе. Ну вот хотят они быть в России… Разве это не наша ошибка, что мы приходим к власти и на третий день принимаем закон «про мови».

 

— Зато Кириленко теперь министр культуры…

 

— Зачем мы подобные вещи делаем? Зачем?! И теперь нужно, чтобы кто-то набрался решимости и сказал: «Да, мы допустили ошибки. Нам нужно извиниться, потерять в чем-то, бросить и идти дальше». А мы допускаем все больше и больше новых ошибок, пытаясь исправить самую первую. Давайте поставим крест на тех территориях, вздохнем с облегчением и займемся более важными вещами.

 

— А что делать с «нашими», которые остаются там?

 

— У людей есть право выбрать, чего они хотят: вы переезжаете в Россию, вы остаётесь там, вы переезжаете в Украину. Хотите приехать в Украину — мы вам поможем. И те колоссальные суммы, которые тратятся на войну, лучше потратить на обустройство быта переселенцев. Да у нас сёла вымирают — разве нам не нужны рабочие руки? Это же такая возможность получить своих единомышленников, которые смотрят на развитие страны в одном русле с нами.