Председатель правительства России Дмитрий Медведев начал разговор с поздравления редакции и читателей «Ведомостей» с 15-летием газеты и пообещал, что ответит на любые вопросы ведущего экономического издания страны, достаточно независимого и позволяющего себе, улыбнулся он, ругать правительство.

 

Классический — темного дуба — и несколько тяжеловатый интерьер библиотеки в «Горках-9», где состоялось интервью, отлично соответствовал тону и содержанию разговора: Медведев отвечал обстоятельно, шутил мало, а чтобы ничего не упустить из вопросов, фиксировал их кратко в блокноте. Ответы председателя правительства показали, что российское руководство считает нынешние трудности, во-первых, временными, а во-вторых, полезными: из них Россия выйдет более сильной и самостоятельной страной. Медведев не отказался говорить даже о своих президентских планах — правда, ответ вышел коротким: добавить к двум предыдущим высказываниям на эту тему ему нечего.

 

— Всем очевидно, что события, связанные с кризисом на Украине, присоединением нового региона, кардинально повлияли и на экономику, и на инвестклимат. И сейчас бизнес работает не в тех условиях, к которым готовился. Поэтому важно услышать от вас, какие ориентиры для бизнеса и экономики сейчас есть у правительства. Какие из прежних ориентиров сохранили актуальность, что отложено до лучших времен?

 

— Конечно, условия для развития экономики, страны, для жизни людей сейчас непростые. Но если говорить прямо, то у меня, как у одного из руководителей государства, есть ощущение, что мы живем в ситуации внешних шоков с 2008 г. И до этого было не гладко.

 

На что ориентироваться государству, обществу, бизнесу и отдельным людям? Мы знамена не меняем. Прежние установки не реализуются один в один, но программные документы остаются прежними. Это и программа развития страны до 2020 г., и майские указы президента 2012 г., и основные направления деятельности правительства до 2018 г., и утвержденные госпрограммы. Но мы люди адекватные и понимаем, что какие-то нюансы нам придется корректировать и позиции сдвигать.

 

Экономика находится под воздействием не только внешних шоков, но и структурных перекосов. Мы ориентировались на значительно более высокие темпы роста, сейчас мы исходим из того, что экономика вырастет в этом году на 0,5%, может, чуть больше. В следующем году — около 1%. Это мало, не очень хорошо. Но и мир находится в довольно сложном положении. Прогноз роста мирового ВВП — около 3%. Прогноз роста европейской экономики скорректирован до около 0,9%, американская растет чуть быстрее — около 2%. То есть нельзя сказать, что ситуация в других странах кардинально отличается от нашей, кроме некоторых быстро растущих экономик, таких как Китай.

 

— Еще в мае в интервью Bloomberg вы сказали, что «Россия — часть глобальной экономики, это совершенно очевидно и мы к этому стремились». Однако санкции (как против России, так и ответные) ставят курс на глобализацию под сомнение. Это смена экономического курса или временная ситуация? Что теперь будет с проектами типа создания международного финансового центра (МФЦ)?

 

— Глобализация, вне всякого сомнения, даже с учетом политических противоречий все равно мейнстрим, хотим мы этого или не хотим.

 

МФЦ, безусловно, очень важное направление работы. Никто от этих целей не отказывается, и мы продолжаем действовать по утвержденному плану. Мы реалисты и понимаем, что сейчас, в условиях санкций, создание МФЦ в первоначальном виде невозможно. Но санкции пройдут, через некоторое время от них не останется и следа, а задача построения МФЦ остается.

 

— А как изменились региональные приоритеты с добавлением Крыма? Куда теперь будут направляться основные ресурсы и усилия?

 

— Россия — очень сложная, большая страна, у нас не может быть одного приоритета. Но у нас есть регионы, в которые должны вкладываться наиболее значительные средства. Для развития Дальнего Востока, например, было создано министерство, и приоритет развития этого региона остается. Программа не такая уж большая, как нам хотелось бы, — 350 млрд руб. из федерального бюджета. Но мы рассчитываем на существенно большие частные инвестиции — и наши, и иностранные. То же самое касается Кавказа, где действуют две программы: «Юг России» и «Развитие Северо-Кавказского округа». В общей сложности это тоже около 300 с лишним миллиардов рублей. И теперь Крым. Действительно, он чудовищно недофинансирован за последние 20 лет. Я когда попал туда впервые в 2004 г., был удивлен — как будто вернулся в Советский Союз. Мои знакомые врачи недавно поделились впечатлениями от крымских клиник: «Мы понимали, что там все советское, но думали, что там конец 80-х, а оказалась — середина 70-х». То есть очень большой накопленный объем недофинансирования социальных обязательств, инфраструктурных проектов. Поэтому мы одобрили большую программу, основанную в значительной мере на использовании федеральных финансов — почти 650 млрд руб., которые мы собираемся вложить в инфраструктуру, социальную сферу, здравоохранение и образование.

 

— В эту сумму заложено строительство моста через Керченский пролив?

 

— Да, конечно, и мост, и энергетика. Мы должны создать автономную энергетику, завязанную на Россию. Учитывая, что Крым — энергодефицитная территория, это тоже становится фактором в политический игре.

 

Хотя в жизни все сложнее: отдельные части Украины тоже энергодефицитны и получают электроэнергию из России. И тот, кто принимает не очень умные решения об ограничении поставок энергии в Крым, должен понимать, что возможны симметричные меры.

 

Керченский мост — действительно важнейший проект. Мы сможем его реализовать за разумное время с учетом того, что количество граждан и грузов, прибывающих в Крым и Севастополь, будет расти.

 

— Появлялась информация, что это контракт на 228 млрд руб. и он может достаться «Стройтрансгазу».

 

— Во-первых, решений пока нет. Во-вторых, сумма еще может быть скорректирована, хотя, конечно, это будет недешевая стройка. Проект начали обсуждать еще при прежнем статусе полуострова и уже тогда понимали, что это очень дорогая тема. Но в то время это был международный проект, а сейчас — внутренний, и от его реализации зависит жизнь наших людей.

 

— Вы исходите из того, что противостояние России и Запада не может быть долгосрочным и санкции не будут нарастать с обеих сторон?

 

— Санкции — всегда обоюдоострая история. И тот, кто первым вводит санкции, в итоге обрекает и себя на ограничения. Пытаясь кому-то сделать плохо, создает проблемы для себя. В истории человечества санкции вводились неоднократно: и законные — по линии ООН, и незаконные — по линии отдельных государств. Как правило, ни к чему хорошему они не приводили. Длительность была разной, но это не бесконечная тема. Мы же понимаем, что санкции сначала экономические, а потом в ответ — политические, а политические вещи всегда асимметричны. И это уже пострашнее ограничений поставок — возможен взлом системы безопасности в мире. Надеюсь, что наши западные партнеры этого не хотят и сумасшедших среди тех людей, которые принимают решения, нет.

 

Я могу привести пример, о котором многие забыли. В 1989 г. были введены санкции против Китая после известных событий на площади Тяньаньмэнь. Санкции очень близкие тем, что введены против нас. Теперь давайте посмотрим: китайская экономика стала развиваться хуже после этого? Нет. Они отклонились от того курса, который был задан именно в конце 80-х гг.? Нет. Они успешная экономика? Вне всякого сомнения. Это экономика, которая скоро станет первой в мире. Китай поменял общественный строй? Китай почувствовал себя наказанным? Нет. Они просто мобилизовали внутренние ресурсы, но таким образом, что не отрезали себя от внешнего мира. В известной степени эти санкции пошли на пользу Китайской Народной Республике.

 

— В последнем интервью вы говорили, что «санкции нужны политикам, чтобы укрепиться в своих убеждениях, продемонстрировать свою мощь и силу». Россия ввела санкции, чтобы тоже продемонстрировать мощь и силу и укрепиться в своих убеждениях? Почему решение было принято без оглядки на наши компании? Почему правительство не защитило интересы нашего ритейла, рыбоперерабатывающей отрасли?

 

— Не мы это начали. Мы и так очень долго терпели. Хотелось ответить раньше, но была позиция президента — не реагировать на эти действия. Но когда уже прошло несколько волн санкций, пришлось принимать решение. Что важно — это политическое решение поддерживает абсолютное большинство населения нашей страны.

 

Теперь про ущерб. Безусловно, для бизнеса принятые меры — это форс-мажор. В юридическом смысле этого слова. А за действия непреодолимой силы обычно никто не отвечает. Можно ли было это сделать…

 

— …более мягко?

 

— К сожалению, нет. Мы это обдумывали. Было дано несколько дней на то, чтобы грузы, которые находились в пути, были доставлены. Но при всем желании помочь бизнесу — если бы приняли решение разрешить поставку всех оплаченных грузов, то, поверьте мне на слово, у нас бы еще в течение года все грузы шли как оплаченные до санкций. Придумали бы разные схемы.

 

Мы проводили консультации, и компании нам потом признались: мы никогда не оплачиваем поставки заранее. Какой смысл? У нас сложившиеся хозяйственные связи, и мы не используем аккредитив или предварительную оплату. Мы оплачиваем по факту, особенно когда речь идет о скоропортящейся продукции.

 

Есть позиция и другого бизнеса. Все аграрии после совещания в Курске подходили ко мне со словами: «Наконец-то! Мы вас так просили». Причем это и маленькие хозяйства, и огромные ассоциации производителей молока, мяса, те, кто занимается зерном, фруктами. Губернаторы говорят то же самое: «Не отменяйте ничего, иначе мы не сможем создать современное российское сельское хозяйство».

 

Ведь молодцы некоторые европейцы, те же поляки: они создали довольно эффективное садоводство. У нас огромная страна с теплыми регионами, с прекрасными условиями. Ну почему мы должны все время есть иностранные фрукты? А торговые сети раньше не хотели замечать наших аграриев — и крупных, и малых. Им удобнее было работать с иностранцами и невыгодно эти схемы ломать. А сейчас пришлось. На совещании представители сетей и ассоциаций аграриев так ласково друг на друга смотрели! Но это же правильно: мы действительно крупнейшая аграрная страна, у нас 9% мировой пашни, 20% запасов воды. Мы точно должны кормить себя и других.

 

— Но надолго ли эта радость аграриев? А если в ближайшее время наступит мир на Украине и начнется отмена санкций? Есть ли смысл тогда переориентировать бизнес?

 

— Это справедливый вопрос. Если наши партнеры возьмутся за ум и вся эта бессмысленная история с санкциями свернется, мы отнесемся к этому соответственно. В указе президента прямо предусмотрено, что правительство вправе изменить срок действия санкций. И я надеюсь, что к этому времени наши поставщики уже успеют занять достойное место на прилавках.

 

Я, кстати, недавно заходил в магазины и сам это видел. Например, я был в «Магните» в Краснодарском крае — хороший, кстати, магазин, — и единственным иностранным продуктом, который я там увидел, был турецкий виноград.

 

Поэтому мы начали программу поддержки тех секторов сельского хозяйства, которые у нас неразвиты, а это рыборазведение, тепличное овощеводство, садоводство и те сегменты животноводства, которые требуют поддержки, — мясное скотоводство и молочное животноводство. Мы сейчас обязательно добавим туда денег. Точную сумму пока не назову, но речь идет о десятках миллиардов рублей.

 

— На тему санкций хотелось бы методологический вопрос задать: каков порядок прохождения таких политических решений? Решение о санкциях было внезапным?

 

— Ну что вы, никогда ни президент, ни правительство не принимают таких решений спонтанно.

 

— А кто автор идеи?

 

— Естественно, те, кто разбирается во внешней торговле и экономике. Вы, надеюсь, от меня не ждете фамилии автора? (Смеется.)

 

Этому решению предшествовали закрытые консультации, потом я переговорил с президентом, он подписал указ, дал поручение правительству. После этого я еще раз собрал своих коллег, мы еще раз прошлись по всем товарным позициям. И после этого я объявил на заседании правительства, что подписал конкретный документ, который вводит ограничения на ввоз отдельных видов продукции из государств, которые поддержали санкции в отношении Российской Федерации.

 

— То есть такая быстрота — сегодня указ, а завтра постановление правительства — потому, что все готовилось заранее?

 

— Конечно, мы все это заранее обсуждали. Но когда такие решения готовятся, невозможно учесть всего, поэтому пришлось принять еще одно постановление — снять запрет с безлактозного молока и мальков. Не исключаю, что и дальше какая-то корректировка будет: мы не должны навредить нашим гражданам — это главное и первое соображение. А второе — мы должны постараться использовать эту ситуацию, которая возникла не по нашей воле, в интересах страны и нашей экономики.

 

— Весной чиновники и правительства, и Кремля уверяли, что секторальных санкций не будет. Готовитесь ли к новым санкциям, в отношении каких секторов их ждете, каким может быть ответ?

 

— Я надеялся, что наши партнеры окажутся умнее. Увы…

 

Будут ли новые санкции — нужно у них же спросить. Но если будут санкции, связанные с энергетикой, дальнейшие ограничения для нашего финансового сектора, нам придется отвечать асимметрично. Часть таких решений я озвучил на заседании правительства. Например, ограничения в транспортной сфере. Мы исходим из того, что у нас дружественные отношения с нашими партнерами, и поэтому небо над Россией открыто для пролета. Но если нас ограничивают, нам придется отвечать. Если западные перевозчики будут летать вне нашего воздушного пространства, это может привести к банкротству многих авиакомпаний, которые и так балансируют на грани выживания. Но это плохая история. Просто хотелось бы, чтобы наши партнеры в какой-то момент это осознали.

 

Тем более что санкции точно не помогают установить мир на Украине. Они бьют мимо, и это понимает абсолютное большинство политиков. Есть просто инерция мышления и, к сожалению, желание использовать силу в международных отношениях.

 

— А какие у вас ожидания, видите ли вы реальные шансы урегулирования ситуации на Украине?

 

— Украинский кризис, к сожалению, продолжается. Это тяжелейшая драма. Но надеюсь, что он будет урегулирован при наличии доброй воли руководства Украины с использованием предложений, которые сделаны Россией. Президент Владимир Путин обнародовал мирный план, Украина как будто бы его приняла. Представители противоборствующей стороны, ополченцы тоже этот план с известными оговорками приняли. Так что сейчас должна идти тонкая работа, направленная на сохранение мира. Надеюсь, что это получится.

 

— Наш бизнес вынужденно сворачивает отношения с Европой и все больше переориентируется на Азию, в частности на Китай. Не попадем ли мы в зависимость от Китая?

 

— Торговый оборот России с Китаем сейчас около $100 млрд, а с Европой — $450 млрд. Это практически половина торгового оборота России. Очевидно, что мы должны активно присутствовать в АТР. Торговать, получать инвестиции, работать с Китаем, с Индией, с Вьетнамом, с другими крупными и не очень игроками АТР. Поэтому этот разворот, в принципе, назрел. И вовсе не из-за санкций и обострения политической ситуации, а потому, что мы должны были диверсифицировать все товарные потоки. Это помогает развитию Сибири, Дальнего Востока. Я не вижу здесь особых проблем, если мы сами будем принимать верные, разумные решения. Китай является крупнейшим торговым партнером Соединенных Штатов Америки. Там по этому поводу тоже идут споры, но тем не менее никто не ставит под сомнение независимость Соединенных Штатов.

 

— Мы обсуждали влияние санкций на бизнес, но есть и ущерб для экономики в целом. Как в правительстве оценивают эту ситуацию с разгоном инфляции и как относятся к решению ЦБ поднять ставки? Насколько мы знаем, для правительства это стало неожиданным.

 

— Естественно, к росту инфляции я отношусь плохо. Мы в целом проводим довольно жесткую политику, основанную на таргетировании инфляции, от этого никто не отказывается. Хочу еще раз подчеркнуть: ни от бюджетного правила, ни от таргетирования инфляции мы не отказываемся. Могут быть различные нюансы, но основные принципы макроэкономической политики остаются прежними. Прогноз по инфляции, конечно, должен быть скорректирован с учетом ситуации на рынке. И сейчас этот прогноз мы обсуждаем с Минэкономразвития, Минфином, Центральным банком. Совещания по этому вопросу у меня за последнюю неделю проходили несколько раз. Инфляцией нужно заниматься, но о ней не нужно много говорить, потому что инфляция разгоняется в том числе и ожиданиями.

 

Теперь в отношении ключевой ставки ЦБ. Центральный банк, естественно, координирует свою деятельность с правительством и с президентом, но гарантией стабильной денежно-кредитной политики является именно независимость Центрального банка. Ослабления денежно-кредитной политики мы в целом даже сегодня допустить не должны.

 

— Первый зампред ЦБ Ксения Юдаева опасается разгона инфляции в случае введения налога с продаж. Учитывается ли этот фактор и каковы шансы, что налог с продаж будет введен?

 

— Окончательное решение о том, менять ставки существующих налогов или вводить новые налоги, пока не принято. Есть и плюсы, и минусы, скажу откровенно. Например, рост инфляции — это минус. В любом случае решения, которые мы можем принять в ближайшее время, не затронут налоги на доходы физических лиц.

 

Есть только вопрос со ставкой налогообложения дивидендов. Это можно уравнять, мне кажется, это справедливо, и здесь никто не возражает.

 

А выбор между увеличением ставки НДС и введением налога с продаж довольно сложный. Налог с продаж был отменен в 2003 г. Платили его плохо, поэтому для принятия решения сейчас нам нужна полная уверенность, что мы его сможем собирать. Нужна электронная верификация факта платежа, а это сложный процесс.

 

Мы окончательно обсудим эти вопросы, посмотрим еще на возможности оптимизации расходной части бюджета, на целый ряд госпрограмм и примем сбалансированное решение. Думаю, это произойдет до конца этого месяца.

 

И еще добавлю: с учетом нынешней ситуации здесь нет безупречных решений. Очевидно, что у любого решения будут свои минусы.

 

— Действительно ли рассматривается идея принять для Крыма специальный режим, что там можно будет заключать сделки по британскому праву?

 

— Такие идеи звучали, но это экзотика. В нашей стране должно применяться наше законодательство, смысл в том, чтобы его подтягивать под международные стандарты. Наши бизнесмены при определенных условиях могут заключать сделки по иностранному праву. В целом сделки между двумя российскими компаниями на территории РФ и в отношении имущества, расположенного в РФ, должны подчиняться российскому праву.

 

— Вы несколько раз говорили про использование бюджетных средств для стимулирования роста отраслей, но бюджет, насколько мы знаем, даже с учетом возможного введения налога с продаж и замораживания пенсионных накоплений в 2015 г. не сводится даже с параметрами дефицита в 0,5% ВВП…

 

— Давайте мы все-таки дождемся решений, пока еще идут консультации. Бюджет должен быть сведен с учетом необходимости сохранения стабильных макроэкономических пропорций. Для того чтобы не разогнать инфляцию и не создать каких-либо других проблем. Я думаю, что мы уже близки к тому, чтобы этот вариант найти. У нас в 2013 г. дефицит был 1,3%. Мы ощущали на себе это? По большому счету нет. Поэтому главное — понимать, что мы находимся в границах, которые сами себе задали.

 

— Военные действия на юго-востоке Украины — не только политическая проблема, но и экономическая. Там полный экономический паралич, 1 млн украинцев уже перебралось в Россию, оставшиеся рассчитывают на нашу помощь. Как это рассматривается в правительстве, готовы ли мы к дополнительным расходам?

 

— Сначала про беженцев. Это гуманитарная трагедия, мы это учитываем и уже добавляем регионам средства. И это не маленькие деньги. За последнее время мне пришлось принять ряд решений, связанных с финансированием пребывания беженцев, уже на сумму почти до 1 млрд руб.

 

Теперь в отношении того, что происходит на юго-востоке Украины с экономической точки зрения. Там помимо домов разрушены и производственные объекты. И как они будут восстанавливаться — это очень большая проблема. Но ею должна озаботиться Украина, раз украинские власти считают, что эти регионы являются частью страны.

 

Те, кто принимает решение применять артиллерию, танки и самолеты в отношении собственных граждан и городов, должны понимать, что придется за это заплатить колоссальную экономическую цену. Те силы, которые это поощряют, должны понимать, что им придется помогать. Пока этой помощи не видно.

 

Мы в любом случае, конечно, будем помогать юго-восточным регионам Украины, мы это уже делаем, это гуманитарная миссия Российской Федерации в отношении близких нам регионов и людей.

 

— Вернемся к нашей внутренней экономической политике: решение о замораживании пенсионных накоплений за 2015 г. принято, хотя мы все помним, что президент говорил, что этого не будет.

 

— Президент так не говорил, с подобными заявлениями выступали некоторые члены правительства. Но это лишь свидетельствует о том, что всем нужно быть аккуратными в высказываниях и все связаны государственной дисциплиной. До тех пор пока не принято какое-то окончательное решение, свою позицию можно и нужно высказывать в рабочем режиме.

 

Решение о направлении накопительной части в страховую часть пенсии на 2015 г. принято, и в этом нет ничего драматического, потому что деньги никуда не исчезают. А ситуация с НПФ была непрозрачная, сроки еще позволяют проверять их в следующем году.

 

По окончании всех этих действий будет принято решение по поводу накопительной части пенсии. И представители экономического блока, и те, кто представляет социальный блок, понимают, что государство без длинных денег обойтись не может. Вопрос лишь в том, насколько эффективна нынешняя накопительная часть пенсии. Это тоже нужно учитывать при дальнейшей правке пенсионной системы. И второе, что я могу констатировать, — эти длинные деньги, про которые все так любят порассуждать, в экономику не пришли. И это плохо. Это как раз говорит о том, что система работала не оптимально.

 

— Низкая доходность — это же вопрос не неправильной пенсионной системы, это вопрос недостаточно развитого финансового рынка и регулирования…

 

— Согласен. Вот поэтому и нужно отрегулировать их таким образом, чтобы эффективность была другой. Но просто так давать деньги из нашей пенсионной системы нельзя. Деньги — такой инструмент, за которым, как известно, нужно следить. И к тем, кто распоряжается деньгами, должны предъявляться повышенные требования. На нашем финансовом рынке лучше всего ситуация в банковском секторе, особенно сейчас, когда ЦБ начал подчищать банки. Хуже, на мой взгляд, ситуация на страховом рынке, где прозрачность меньше, и здесь тоже нужно наводить порядок. Достаточно посмотреть на агрострахование. И еще хуже ситуация была как раз с пенсионными фондами. Сейчас многие из них проверили, и мы будем учитывать это при принятии решений о дальнейшем развитии пенсионной системы. Оно будет принято в 2015 г.

 

— Сегодня основной ресурс длинных денег, который остается у государства, — это фонд национального благосостояния (ФНБ). Изначально считалось, что это подушка безопасности пенсионной системы, а сейчас он превращается в инструмент развития инфраструктуры. Может ли еще возрасти доля выделенных на это средств ФНБ? Какова ваша позиция в этом вопросе?

 

— С одной стороны, деньги должны работать. С другой — ФНБ и резервный фонд — это основа нашей финансовой системы. Поэтому нужно относиться к расходованию этих денег консервативно. Мы выбрали целый ряд проектов, действительно исходя из пропорции 60 на 40. Это инфраструктурные проекты: БАМ, Транссиб, железная дорога к месторождению угля в Туве, некоторые другие проекты. Мы не собираемся сильно увеличивать их количество. А резервный фонд может расходоваться только для поддержания финансовой стабильности в тяжелой ситуации, в период кризиса. Общий объем этих фондов составляет 6,5 трлн руб. Это большие деньги для любой страны, и мы ими дорожим. Поэтому все решения по расходованию средств ФНБ обсуждаются в правительстве и потом еще согласовываются с президентом.

 

— Как раз президент недавно сказал о том, что доля инвестиций из ФНБ не должна увеличиваться, но возможно перераспределение средств.

 

— Мы должны смотреть на приоритеты, которые мы выбрали. Что-то может выстрелить чуть быстрее, что-то — чуть медленнее. Поэтому, если мы почувствуем, что средства надо перераспределить, мы это сделаем. Но это уже будет адресное решение. Что касается пропорций, то я вам ответил. Напоминаю, что правила расходования ФНБ таковы, что на каждый рубль, вложенный по линии бюджета, требуется минимум 1,5 руб. частных инвестиций.

 

— Выполнима ли фантастическая заявка «Роснефти» профинансировать долг на 1,5 трлн?

 

— Эта цифра только выглядит так внушительно, но ведь это не за один год. Я недавно проводил совещание по инвестиционной программе «Роснефти»: компании необходимо сохранить уровень добычи, потому что «Роснефть» — основной плательщик в бюджет. Мы должны в этом смысле им помочь, поддержать уровень инвестиций. Конкретные параметры и способы поддержки мы сейчас рассматриваем.

 

— То есть вы предполагаете, что дополнительный доход бюджета от деятельности «Роснефти» окупит господдержку?

 

— Если говорить о результатах работы компании в средне- и долгосрочной перспективе, у меня нет никаких сомнений. Такие инвестиции окупаются безусловно.

 

— Какие еще каналы предоставления длинных денег в правительстве обсуждаются — возможно, совместно с ЦБ?

 

— Я уже подписал и мы в ближайшее время введем в действие программу по развитию промышленности и импортозамещению. Там предусмотрены именно длинные деньги с приемлемой для участников программы ставкой — инфляция плюс 1%. Эта программа ориентирована в первую очередь на средний бизнес. Потому что для малого бизнеса у нас есть программы ВЭБа и специальные программы банковского кредитования, а для больших компаний есть средства ФНБ. К сожалению, западные рынки для них сегодня практически закрыты, но в целом они имеют и этот ресурс. А вот среднему бизнесу там, где речь идет о проектах на 500 млн руб., 1 млрд, надеюсь, эта программа поможет.

 

— Это часть программы, объявленной президентом в мае, но там еще были обещаны налоговые льготы для новых предприятий (greenfield). Эти налоговые льготы тоже в этой программе есть?

 

— Нужно стимулировать развитие там, где его нет, где еще нет источника доходов. Сейчас мы обсуждаем новый вид специальных налоговых режимов и стимулирование развития промышленности в рамках так называемых территорий опережающего развития. Этот законопроект готовится в первую очередь для Дальнего Востока, но впоследствии будет применяться везде. Это несколько иной режим, чем, скажем, режим зоны свободной торговли, особой экономической зоны. Этот закон тоже практически подготовлен.

 

— Какой может быть специализация таких территорий опережающего развития?

 

— Очевидно, что это должны быть высокие технологии. Все, что угодно, главное — чтобы это развивало наш технологический потенциал.

 

— Когда вы были президентом, вы продвигали развитие технологий, инновации, а теперь многие ваши инициативы того времени либо заморожены, либо и вовсе сворачиваются.

 

— Сейчас не лучший период для развития инноваций, нас окружили санкциями со всех сторон. Но в целом этот курс не свернут, все инновационные институты действуют.

 

В «Сколково», например, все идет как запланировано: финансирование и бюджетное, и частное осуществляется в полном объеме. На территории работает уже около 1000 стартапов, я периодически их посещаю — на самом деле интересные развивающиеся компании. Работающие там иностранные фирмы хоть и «скрипят» под воздействием некоторых своих иностранных начальников, но они никуда не уехали, ничего не свернули.

 

Что касается курса в целом: курс страны определяется руководством, прежде всего — президентом. Бессмысленно делать вид, что сейчас страна находится в том же положении, как, например, в 2009 г. Тогда были свои вызовы и свои трудности, свои приоритеты. И если что-то с тех пор поменялось, это нормально.

 

— Почему сейчас отменили введенный при вас порядок возбуждения налоговых дел? Там что изменилось?

 

— Когда я принимал это решение, было много нареканий на произвол силовиков по налоговым делам. Но с другой стороны, важно, чтобы эти дела расследовались, чтобы преступники не избегали наказания.

 

Теперь предложена другая схема, при которой возможно использовать различные доказательства, но в то же время следственные органы имеют право в ряде случаев получить компетентное мнение налогового ведомства. Этот вариант соединяет юридическую оценку следователя и экономическую оценку налогового ведомства.

 

— То есть вас, как автора той инициативы, нынешний вариант устраивает?

 

— Устраивает. Главное — чтобы он был работающим. Чтобы он, с одной стороны, позволял расследовать дела, а с другой — не напрягал бизнес.

 

— Какова была ваша позиция в вопросе объединения судов, ликвидации Высшего арбитражного суда? Как вы оцениваете последствия?

 

— Вопрос о судебной системе мы обсуждали с президентом неоднократно, в разные периоды. В мире есть две модели судебной системы: с делением на обычные и торговые суды и без этого деления. Вопрос не в том, какова система, а в том, насколько она эффективна. Российские и иностранные бизнесмены зачастую говорят, что наша судебная система не всегда выполняет свои функции.

 

Арбитражный суд, безусловно, сыграл очень важную роль, накопил хорошую практику, принял постановления пленума по наиболее сложным делам. Все это действует, ни в какую корзину не выброшено. Сейчас главное — чтобы деятельность объединенного Верховного суда была максимально эффективной, чтобы не растерять специалистов. Как юрист, я могу подтвердить, что самые сложные дела связаны с экономикой, с налоговыми спорами, с имущественными спорами. Правда, суду предстоит еще одно испытание — переезд в Петербург, и это будет непросто, судьи тоже люди, далеко не все смогут поехать туда. Я надеюсь, что там будут созданы для них нормальные условия. Ведь в этом переезде есть и особый смысл — некая географическая отдаленность от других ветвей власти.

 

— В последнее время в публичном поле поднимается вопрос о возможном выходе России из ЕСПЧ и изъятии из Конституции приоритета международных соглашений. Как вы на это смотрите?

 

— Предложения могут быть разные, какие-то продуманные, какие-то — нет. Но я вынужден констатировать, что система международного права переживает сейчас довольно сложные времена. Может быть, пришла пора в этой системе что-то модернизировать. Нынешняя система международного права действует уже давно, и разговоры о ее совершенствовании я считаю вполне допустимыми. ЕСПЧ — важный институт, он должен сохраниться, но деятельность его, конечно, не идеальна. Права человека — очень тонкая материя, и иногда — не всегда, но иногда — эти решения балансируют на грани между правом и справедливостью, что, наверное, возможно, но не очень хорошо. А еще хуже, если эти решения балансируют между правом и политикой. Есть несколько решений и против нас, и против других стран, которые были приняты по политическим мотивам. Вот, например, по делу Илашку было принято абсолютно безграмотное с правовой точки зрения решение, что Россия осуществляет некий «эффективный контроль» над чужой территорией и должна отвечать за то, что там происходит (8 июля 2004 г. ЕСПЧ в решении по жалобе № 48787/99 «Илашку и другие против Молдавии и России» постановил, что на заявителей, граждан Молдавии, осужденных судом Приднестровья в том числе к смертной казни, распространяется юрисдикция Российской Федерации и что РФ должна выплатить им компенсацию. — «Ведомости»). Чем менее политизированным будет ЕСПЧ, тем будет лучше.

 

Что касается приоритета международного права — это фундаментальный принцип. И если от него отказаться, человечество будет отброшено лет на 150 назад.

 

— Эти предложения делают депутаты возглавляемой вами партии «Единая Россия». В какой мере вы разделяете ответственность за ее деятельность и что дает вам позиция лидера партии? Зачем она вам?

 

— Ответ очевиден: если хочешь чего-то добиться в политике, нужны люди, готовые реализовывать твой курс, люди, на которых можно опереться. Что касается каких-то непродуманных, эмоциональных предложений — такие идеи возникают везде: и у нас, и в других партиях. Но для меня важнее другое: правительство приходит в Думу с тяжелым бюджетом, и в такой ситуации у него должна быть опора. И она сейчас есть — это «Единая Россия». Мы вместе с «Единой Россией» несем ответственность за экономический и социально-политический курс страны. Вот это самое главное для меня как председателя правительства и лидера партии.

 

То, что у отдельных депутатов рождаются экзотические идеи, — так вы посмотрите на другие парламенты. А если какие-то инициативы становятся законами, это означает, что по этому поводу есть консенсус, и тогда это общее решение, воплотившееся в право. Но надо понимать, что парламент и партия — это все-таки не структура по обслуживанию интересов правительства. У каждого депутата и каждого члена «Единой России» есть право на свою позицию.

 

— Отдельный вопрос по интернету. Остаетесь ли вы сторонником свободы интернета или за последние пару лет ваши взгляды на эту сферу тоже изменились?

 

— Интернет — абсолютно новая, полезная, но в то же время противоречивая сфера человеческой деятельности. Он уже не может оставаться нерегулируемой коммуникативной средой. Его нельзя душить, но мы все-таки должны знать, что там происходит. Там есть все — от образовательных программ и блогов до мусора и просто преступной деятельности, которая запрещена в любой стране. Мы тоже ввели ряд ограничений — суицид, педофилия, разжигание национальной розни, наркотики, и это дает свой положительный результат. Не скрою, я неоднократно говорил на «восьмерках» и «двадцатках» своим коллегам — руководителям других стран, что нужно серьезно заняться двумя вещами: глобальным регулированием интернета и авторскими правами, которые с развитием всемирной сети оказались во многом девальвированы. Ну вот как-то не слышат, особенно с учетом того, что «контрольный пакет» в этом вопросе был и остается у США.

 

Наши попытки регулировать интернет тоже могут быть не идеальны и с точки зрения эффективности, и с точки зрения процедур. Вот, например, была громкая тема с общественным WiFi. Хочу обратить внимание, что ни у кого не было задачи, чтобы все носили с собой паспорта. Ведь идентификация возможна гораздо более современными способами — по sms или кредитной карте. Многие страны после самых разных печальных событий решили, что надо идентифицировать пользователей. Это нормальная задача государства — понимать набор существующих угроз и пытаться им противодействовать. Ведь абсолютное большинство преступлений террористического характера осуществляется сейчас с использованием интернета и мобильной связи.