Особое мнение

все

Интервью

вопрос-ответ

задать вопрос

Эксперты

Аграрный сектор сдает. Низкие цены и низкие доходы населения. Как результат — сельское хозяйство в минусе. Минэкономразвития ожидает замедление темпов роста производства сельхозпродукции в стране. Чем помочь аграриям? Спрашиваем главного редактора журнала «Агроинвестор» Николая Лычева.

Оксана Галькевич: Ну а мы продолжаем наш прямой эфир. И наша следующая тема: локомотив российской экономики сбавил ход. О чем это мы? Может быть, локомотив даже и не сбавил ход? Может быть, он начал сдавать уже назад? Дело в том, что Минэкономразвития по итогам 2018-го… по итогам первых нескольких месяцев 2018 года ожидает… точнее, полного 2018 года, простите, ожидает замедления темпов роста производства агропродукции в России, а вклад сельского хозяйства в темпы роста всей экономики называет, возможно, даже околонулевым.

Юрий Коваленко: Это ведь сельское хозяйство президент России Владимир Путин назвал «драйвером экономики»?

Оксана Галькевич: Сельское хозяйство, да.

Юрий Коваленко: Вот что-то драйвер пока что запаздывает. Коррективы внесли всего лишь два фактора. Первый – на сельхозпродукцию снижается цена и в России, и в мире. Ну и второй – доходы населения сократились. И чтобы быть успешным агробизнесменом, надо выходить на мировой рынок, экспортировать. А вот на развитие денег просто нет.

Оксана Галькевич: Ну а теперь давайте детально и в цифрах обо всем. Во втором квартале этого года на фоне роста ВВП сельское хозяйство прибавило довольно мало. И это не сказать, чтобы те самые локомотивные темпы. В 2016 году на фоне падения ВВП аграрии дали прибавку почти 5%. Чуть скромнее по итогам 2017 года.

Юрий Коваленко: В 2017 году, кстати, был зафиксирован рекордный урожай зерна – впервые в истории Россия произвела 135 с лишним миллионов тонн; предыдущий установили в 2016 году. То есть – рекорд за рекордом! В 2018-м бы ждать такого же, но в этом году зерновые «подкачают»: Минэкономразвития прогнозирует, что будет собрано где-то примерно на 20 миллионов тонн меньше.

Оксана Галькевич: По данным Росстата, в 2017-м производство свинины и птицы увеличилось, и это положительно для покупателей отразилось на ценах. Вот так говорит Росстат. По подсчетам информационно-аналитического агентства ИМИТ, в 2017 году свинина и бройлеры в России подешевели на 13% с лишним. В 2018 году аналитики посчитали, что потребление мяса в нашей с вами стране выросло в среднем на 2 килограмма на человека в год. Как результат – мясо птицы несколько подорожало, а по свинине выросли оптовые цены, которые пока не сказались на рознице.

Юрий Коваленко: Ключевое слово – «пока не сказались». Но мы все знаем, что если растет опт, то растет и розница.

Оксана Галькевич: Ну что, друзья? Наш локомотив вперед летит? Или, может быть, уже какая-то иная траектория, иные скорости? Сейчас будем выяснять вместе свами и с нашим гостем в студии. В программе «Отражение» сегодня – Николай Лычев, главный редактор журнала «Агроинвестор». Николай, здравствуйте.

Юрий Коваленко: Здравствуйте.

Николай Лычев: Здравствуйте.

–Давайте пригласим сразу наших телезрителей к беседе. Уважаемые друзья, мы в прямом эфире, вы можете нам звонить, писать. SMS-портал: 3443, первые буквы «ОТР» не забывайте писать. Это все бесплатно – точно так же, как и телефон прямого эфира.

– Николай, скажите, а вот та самая фраза и то, собственно к чему мы привыкли за последние годы, «сельское хозяйство – драйвер российской экономики», – вот этот эффект драйва, драйвера за счет чего был достигнут?

– Этот эффект был достигнут за счет того, что мы называем импортозамещением, контрсанкционной политикой, когда российским производителям (во многом неожиданно для них) освободили целые доли рынков или целые рынки, как в случае, например, с рынком сыров, как в случае отчасти с рынком овощей. А вообще, помните, с Турцией была ситуация, когда мы раздружились, а потом снова подружились, но постепенно рынок так и не открыли, да? Поэтому, конечно, появилась возможность производить большие объемы (зачастую рекордные) продовольствия, которые мы не производили до сих пор.

Ну а сейчас… Вот вы сказали, что «драйвер выдыхается». Ну конечно, нельзя же все время стрелять и стрелять. Наверное, надо как-то передохнуть, пересобрать оружие и стрелять дальше. Если серьезно, я думаю, что вот эти тенденция Минэкономразвития не очень правильно понимаются, в том числе и нами, журналистами. То есть не надо путать примерно околонулевой вклад в ВВП страны, возможно, по итогам года, который еще не закончился, и нулевой рост АПК, который подразумевается как вторая фраза. Не будет нулевого роста АПК. Мы ждем роста АПК на уровне до 1%. То есть вы понимаете, что если АПК вкладывает в наш российский внутренний валовой продукт (сокращенно – ВВП, не путать с инициалами президента России) порядка 4%, то из них 1% – это очень маленький вклад, но тем не менее тоже вклад. Это первое.

И второе. Мы сравниваем, возможно, рост или не рост АПК по итогам года с прошлым, как вы сказали, рекордным годом, когда был рекордный урожай. Но рекордный урожай – это еще не значит, что рекордные цены. Наоборот, на рынке было перепроизводство. И мировые цены тоже просели. И цены снизились. И хотя мы произвели рекордный урожай, мы заработали (ну, в смысле – они, растениеводы) в деньгах, в выручке столько же, сколько в позапрошлом году. Понимаете? А в этом году цены поднимутся на зерно на 20–30%. И я не думаю, что, в принципе, год будет…

– В финансовом выражении просадки не будет, да?

– В финансовом отношении просадки не будет. Это будет, наоборот, ну если не ренессанс, то своего рода рыночная компенсация сельхозпроизводителям за те убытки и крайне низкую маржу, которую они имели в прошлом году.

Юрий Коваленко: Позвольте. Может быть, я что-то не понимаю в математике, но когда производят больше, оно продается дешевле. Почему в таком случае у нас на сельхозпродукцию – на хлеб, на муку, на овощную продукцию – цены так резко не падают? Мы же произвели больше. На западных рынках это не надо продавать, это не купят. Давайте снизим цены здесь, чтобы сельхозпроизводители хотя бы какие-то деньги свои отбили. Потому что, насколько известно, иногда производителям проще выбросить какую-то продукцию, чтобы не везти, не тратить деньги и не продавать ее. Вот где логика?

– Даже не знаю, с чего начать. Ну, во-первых, начну с того, с чего вы начали. Почему не дешевеет? Вы ссылаетесь уже на продукты питания. Возьмем хлеб – нарезной батон, например. В рыночной цене этого нарезного батона зерна, о котором я сказал и которого произвели рекордные объемы, которое сильно подешевело в прошлом году и не дало заработать, – вот зерна в батоне меньше 20%. Почему он должен подешеветь? Все остальное – это переработка, это логистика, это наценка торговых сетей. Я могу долго об этом рассказывать.

То есть не надо делать прямую корреляцию между зерном, которое является фактически сырьевым товаром, такой сырьевой основой, в стоимостном отношении очень небольшой внутри продуктов питания, и ценами на продукты питания. Постоянное удорожание цен на продукты питание – так же, как, например, удорожание на энергоносители, включая дизельное топливо, о чем мы тоже не раз рассказывали на своем канале, бензина, коммунальных услуг, – ну, это никак не связанные вещи. Это уже из сферы госрегулирования, наверное. Если бизнес, то акцизная политика государства. Винно-водочные изделия – то же самое.

Хотя, например, в бутылке водки зерна совсем чуть-чуть. Почему она не дешевеет? Ну, потому что акцизы. Вот то же самое и здесь. И я хочу сказать, что в этом году… Не знаю, как почувствует потребитель. Я думаю, что он не должен почувствовал какой-то резкий рост цен на хлеб. Во-первых, власти не дадут – год во многом предвыборный, Единый день голосования и так далее. А во-вторых…

– Ну, может, они после Единого дня дадут? До дня не дадут, а после дадут.

– После дадут? Нет, не дадут, потому что, по негласным установившимся правилам, хлеб, хлебобулочные изделия и макаронные изделия тоже, или сахар, например, или тот же картофель – это социальные товары, наценку на которые, конечно, никто не регулирует, у нас это законодательно запрещено. Но, во-первых, производители – люди ответственные и понимают, что нельзя как-то слишком сильно повышать.

А во-вторых, в общем-то, те же торговые сети, тот же потребительский спрос регулирует. Ведь потребительский спрос не растет, понимаете, люди-то в стране беднеют. И из чего вообще расти, например, экономике, из чего расти в том числе сельскому хозяйству, если у нас угнетенный внутренний спрос, а в стране не осталось источников экономического роста?

– А зачем мы тогда назвали агропромышленный комплекс драйвером экономики? Ведь если мы много производим – все равно дорожает. Мало производим – все равно дорожает. Зачем мы тратим силы и калории сельхозработников на то, чтобы очень много производить? Может быть, просто меньше производить и качественнее, просто меньше производить?

– Вот они в этом году меньше произведут, кстати, и качественнее. Меньше фуражного, больше продовольственного зерна. И вы зря говорите, что какие-то излишки остаются. Мы, Россия – номер один и номер два (в разные сезоны) в мире экспортер пшеницы. Мы в топовой тройке экспортеров по солнечному маслу. Мы один из крупнейших в мире экспортеров…

– А россиянам от этого не легче.

– Кому?

– Россиянам.

– Россиянам не легче? Я думаю, если бы был производственный уровень 90-х годов, то им было бы еще тяжелее. И мы бы сейчас получали на 70% – так же, как рубль подешевел – подорожавший импорт и платили бы за продовольствие еще больше.

– Давайте выслушаем нашего телезрителя – Андрея из Татарстана. Андрей, здравствуйте. В прямом эфире вы, говорите.

Зритель: Здравствуйте. Вот говорят, что аграрный сектор сдает, что мало производят. А вот доходы населения, говорят, падают. Если нам зарплату не выплачивают, а нам сейчас детей собирать в школу. Конечно, у людей нет никакого желания идти на работу и работать с полной отдачей.

– Вот так вот, производительность труда. Спасибо, Андрей.

Юрий Коваленко: Спасибо. Мотивация.

– Вопрос производительности труда и доходов в этой сфере деятельности, если отвечать нашему телезрителю.

– А я не понял, в чем его вопрос заключается.

– Вопрос? Ну, не вопрос, а человек вот опытом своим поделился, говорит: «Как же я буду хорошо работать и много производить достойно и качественно, если мне денег не платят нормальных и задерживают?» Он механизатор.

– Ну, если не платят, то тут очень сложно что-то ответить.

– Николай, вот скажите, у вас такое сравнение было в самом начале с автоматом, по-моему, с какой-то военной техникой, что надо собрать и тогда уже стрелять по-новому.

– Это условно. Я ни в кого не предлагаю стрелять. Я человек мирный и призываю только к миру.

– Я понимаю, нет-нет-нет. Я тоже просто хотела… Я напомнила вам об этом, чтобы спросить о следующем: а насколько современное, так скажем, наше сельское хозяйство?

– Я уже испугался, что вы сейчас про оружие спросите.

– Нет, подождите. Это вопрос к Министерству обороны – военные и милитаристские темы.

– Да-да-да, это не к нам, не к сельхозпроизводителям.

– Насколько оно современное? Ведь это же сейчас сфера такая, которая в разных странах также применяет какие-то новые изобретения, новые технологии, разные системы. Вот нам рассказывают часто про опыт Израиля, в частности, например. Вот как у нас с этими высокотехнологичными решениями в сельском хозяйстве?

– Вы знаете, сельскохозяйственный сектор очень разный. В общем и целом, конечно, он все еще не дотягивает ни по производительности труда, о которой говорил ваш слушатель, телезритель, ни по качеству где-то, наверное, во многом еще не догнал, так сказать, западных и восточных внешних конкурентов. Но вместе с тем у нас же за последние 25 рыночных лет созданы заново целые отрасли – например, отрасль птицеводства. Вы помните, какие куры были невкусные?

– «Синяя птица».

– Синяя, мохеровая. Обжигаешь, сдираешь шкурку – и представляешь себе, как ее разгрызть. Теперь это отличная и замечательная птица, которую можно купить в магазине. Если тушку берете, то за 120–130 рублей, да еще и акции бывают. Совершенно новая отрасль – индейководство. Индейку вообще никогда в России не производили. У нас самые современные в Европе и самые крупные в Европе индейководческие комплексы. Полностью построены заново заводы по переработке подсолнечных семечек и производству подсолнечного масла.

Я уже сказал, что мы одни из крупнейших в мире экспортеров как раз не сырья, а масла – уже продукта с добавленной стоимостью. Могу и другие примеры приводить. Надои выросли по сравнению с советским временем. Восстановилось производство яйца. Мы сейчас яйца больше производим, чем в 90-м году, с которым, как с эталоном, принято сравнивать Советский Союз. И так далее.

– А у нас внутренний рынок уже насыщен, близок к насыщению?

– Я могу успокоить ваших зрителей: мы в основном уже сыты, и я в том числе.

– Вопрос продовольственной безопасности.

– Продовольственной безопасности?

– Да.

– Ну, наверное, этому можно отдельную передачу посвятить. Но я могу сказать, что по основным продуктам питания – мясная группа, сахар и соя… Вот любой килограмм сахара, который покупают сейчас в рознице (сколько он стоит – это другой вопрос), – это российский сахар и сахарная свекла, не из тростника откуда-то, а сахарная свекла. Масло – я уже сказал. Яйцо. Молока еще маловато своего, там еще 20% нужно добавить. Ну, сыров маловато. А так, в принципе, через 2–3 года вся свинина будет своя. Через 3–4 года, если ничего не случится, дай бог, будут овощи свои – ну, огурцы и помидоры. Ну и далее…

– Вашей логикой – так нам бы и не надо пальмового масла завозить, мы все прекрасно компенсируем.

– Почему не надо? Надо. Я считаю, что не надо дискриминировать пальмовое масло, так сказать, не надо из него делать какое-то пугало и бороться. Надо бороться с такими вещами, как трансжиры, например, которые очень сильно употребляются в пищевой промышленности и наносят гораздо больший вред нашим потребителям, чем пальмовое масло. Если пальмовое масло позволяет (а оно позволяет) произвести более экономически доступный продукт, то что же в этом плохого? Другое дело – качество пальмового масла, которое ввозится. Давайте за этим следить.

Но, в принципе, это нормальное решение. Если у человека нет денег на сыр, он может купить сыроподобный продукт, не знаю, продукт с какой-то маргариновой составляющей, с растительной составляющей. Это нормальный прием, технологический и экономический, современной пищевой индустрии, от которого отказываться нельзя. Тем более вы не забывайте, что после 2014 года доходы населения в реальном выражении упали, и у нас стало больше бедных людей. Ну, они не могут покупать только «цельномолочку» и только классические сыры. Значит, нужно добавлять в том числе пальмовое масло, чтобы они не остались голодными.

– Давайте выслушаем Курск, Сергей с нами на связи. Сергей, здравствуйте. Говорите, пожалуйста.

Зритель: Здравствуйте. Я не согласен с вашим гостем, что пальмовое масло не грозит здоровью и всеобщей продовольственной безопасности. Я напомню, что в 2014 году импорт пальмового масла был 370 тысяч тонн, а теперь составляет почти 1,5 миллиона тонн – что сопоставимо почти с потребностями той же Индии. Это во-первых.

Во-вторых, господин уважаемый эксперт, какое яйцо мы сами производим? Приходится завозить уже окружными путями, в том числе через Казахстан. И тем более вот эти тушки, которые в советское время были синими, они как раз были натуральными. Сейчас фермеры стараются даже не ощипывать своих кур, чтобы придать им так называемую кондиционную ликвидность, чтобы они выглядели натуральнее и имели так называемый фермерский вид.

По поводу свеклы. Вы знаете, что свекла сейчас у нас стоит дороже вместе с огурцами и помидорами, чем бананы, как ни удивительно? Я уж не говорю о моркови, которая в таком же ценовой сегменте.

По поводу сахара. Сейчас самый дешевый сахар у нас в магазине подорожал на 30% с конца мая…

– Сергей, а почему вы считаете, что, допустим, бананы должны стоить дороже, чем картофель или еще что-то?

Зритель: Я имею в виду – откуда их привозят. Мы же не в России их производим.

– Ну и что?

Зритель: И еще бы хотел напомнить, что у нас на агропром почему-то тратят как будто по остаточному ресурсу из бюджета, а это в два раза меньше, чем предусмотрено рамками ВТО. Я напомню, в прошлом году было истрачено 234 миллиарда долларов, хотя даже в рамках ВТО, по нынешнему курсу, предусмотрено до 500 миллиардов долларов тратить. Поэтому вот этот провал в агропроме – это индикатор того, что нами «втирали очки», потому что у нас увеличивались надои, но тем не менее поголовье скота с 2014 года сокращалось.

– Спасибо, Сергей. Скажите, а вы работаете в аграрной сфере, как-то профессионально работаете с этой статистикой? Откуда такие глубокие знания?

Зритель: Я интересуюсь этой темой. Я сам из деревни, работаю в Курске. Хочу сказать, что непосредственно наша страна, к сожалению, сама демпингует отечественное импортозамещение, поставляя дешевые энергоресурсы в ту же Белоруссию, Казахстан…

– Сергей, вы знаете, мне кажется, это уже все в одну кучу, прошу прощения, очень много тем. Так скажем, факты приведенные…

– Это точно. Даже сложно как-то оппонировать, потому что сразу обо всем. За мир во всем мире я не готов говорить. Еще раз – что касается пальмового масла. Я, кстати, тоже ведь упомянул, что надо посмотреть на качество этого масла и на количество ввозимых объемов. Да, наверное, оно ввозится в несколько больших количествах, чем это нужно. 1,5 миллиона тонн никто не ввозит, это я могу просто по цифрам посмотреть потом и в следующий раз поспорить. Я просто хотел сказать только… Я не спорю о том, что сахар, может быть, слишком дорогой и не очень экономически доступный и так далее.

Юрий Коваленко: Но он наш.

– Я же говорю не об этом. Я говорю о том, что… Вы спросили: «Мы заместились?» Я говорю: «Заместились». Сахар есть. Сахар весь российский. Покажите мне килограмм тростникового импортного сахара – я приду сюда с извинениями. Понимаете? Это весь российский сахар. Другое дело – сколько он стоит? Другое дело – какого он качества?

– Вот!

– Другое дело – почему он желтоватый, а не белый? Вот почему экономят на качестве?

– Я как раз к качеству хотела вас подвести и поговорить об этом. Вы сказали о том, что доходы населения падают, поэтому не все могут позволить себе вот такой-то сыр или такую-то сметану и так далее, поэтому, соответственно, у нас и возникают в нашей жизни творожный продукт, сметанный продукт…

– Сыроподобный продукт.

– Сыроподобный продукт. А может быть, нам от этого замещения качества уже пора на нынешнем этапе развития агропромышленного сектора и сельского хозяйства избавляться и как-то качество сыров повышать, которое будут, ну, разнообразные и доступные разным категориям населения? Ну зачем нам этим… Как вы сказали?

– Сыроподобные.

– Сыроподобные продукты. Зачем они нам?

– Сыроподобные сыропродукты.

– Сыроподобный сыропродукт – зачем он нам

– Вы знаете, нет вопросов. Давайте страна вернется к экономическому росту – и потребитель будет по-прежнему начинать богатеть, как богател постепенно, неуверенно, но богател в нулевые годы. И сыроподобные продукты…

Юрий Коваленко: Давайте.

– Подождите! А без этого? Без кошелька потребителя это невозможно? А самому производителю сконцентрироваться на качестве?

– Простите, вы что хотите сказать? За все платит потребитель. Понимаете? Сейчас он не формирует рыночного спроса на качественные и дорогие, так сказать, классические продукты, молочные продукты питания в нужных количествах, которые хотелось бы производить нашим аграриям, которые они могут производить. Понимаете? Просто он не заплатит столько.

– Ну подождите. Вот эти изобретения – сыроподобный сыропродукт, творожный продукт, сметанный продукт – это же что-то такое очень наше. Мы не знаем, чтобы, я не знаю, в Италии в самые суровые и голодные времена итальянцы ели сыроподобные сыропродукты, или в Бельгии, или в Голландии. Тоже, знаете, не всегда они здорово и замечательно там жили, не всегда у них было на высоком уровне качество жизни, уровень жизни.

– А вы что этим хотите сказать?

– Я хочу сказать, что это наше какое-то изобретение – сыроподобные, творожноподобные.

– Мельчаем от того, что нищаем.

– Да ничего подобного! Слушайте, в послевоенной Германии ели маргарин, ели какие-то субституты не очень вкусные. Не мы первые, не мы последние. Я хочу просто сказать, что я тоже за натуральные (слово это не люблю, но есть такое слово), так сказать, классические, традиционные продукты – и мясные, и молочные, и яичные, и какие хотите. Но продукты с растительной составляющей – это объективная экономическая и потребительская реальность нашего рынка, от которой в ближайшие годы мы никуда не уйдем.

– Хорошо. А если мы подытожим все это на положительной ноте? Куда мы развиваем сельское хозяйство? Что мы хотим получить от этого драйвера экономики? И каким оно должно быть, чтобы мы сказали: «Да, вот это сельское хозяйство мы хотели!»?

– Сейчас сельское хозяйство переходит от стадии условного импортозамещения к стадии экспортной ориентации. То есть мы насытили рынок основными продуктами питания (ну, не бананами и кокосами, которые мы всегда будем закупать, а именно картофелем, зерном, маслом, мясом, яйцом, молоком, овощами) или насытим в ближайшие годы и будем переходить к экспортоориентированной модели, «выталкивая» эти излишки как зарубеж, как сейчас «выталкиваем» ту же пшеницу и хорошо зарабатываем валютную выручку.

В стране же не хватает валюты, вы согласны? Так вот, валютная выручка – это рыночное финансирование российского сельского хозяйства. Если бы его не было, если бы не было тех экспортных оборотов, то не было бы и какого-то элементарного технологического перевооружения сельского хозяйства. Это все идет на новые технологии, это все идет на цифровизацию. Там дроны уже летают, понимаете, новые комбайны работают.

Да, развитие агро у нас неравномерное от региона к региону, от поля к полю. Но надо все-таки набраться в чем-то терпения и подождать сколько-то лет. 5–7 лет – и я думаю, если все будет в порядке, сельское хозяйство будет драйвером экономики и отрасли вообще.

– Ну что же, подождем, у нас просто выбора другого нет. Спасибо большое. В студии программы «Отражение» был Николай Лычев, главный редактор журнала «Агроинвестор».

Юрий Коваленко: Спасибо большое.

Источник: otr-online.ru