Особое мнение

все

Интервью

вопрос-ответ

задать вопрос

Эксперты

— Не знаю, как у вас, а у меня возникает полное ощущение, что наше сельскохозяйственное машиностроение (это то, чем пашут, сеют, убирают собственное производство) начинает не просто поднимать голову, а занимать какие-то лидирующие места и в общественном сознании, и в бюджете страны, потому что платят налоги. С вами «Аграрная политика» и Игорь Абакумов. У нас сегодня в гостях человек – президент ассоциации «Росспецмаш», лидер партии «Дело» Константин Анатольевич Бабкин. Здравствуйте, Константин Анатольевич.

— Здравствуйте, Игорь Борисович.

— Константин Анатольевич, не каждый человек может пожать руку президенту. В Ростове прошел Госсовет, где вы пожали руку президенту. Как это произошло? Какие были ощущения?

— Ну, ощущения действительно масштабные. Все-таки президент нашей великой страны не так часто бывает. Правда, он третий раз на моей памяти посещает «Ростсельмаш», но все равно каждый раз это событие не только для меня, а это событие для завода, зарубка в его истории. Поэтому ощущения были серьезные

— Ну, я напомню, о чем идет речь. Государственная поддержка производителей сельскохозяйственной техники принесла свои плоды: в последние годы более чем в 3 раза увеличилась ее реализация, сообщил в минувший четверг Владимир Путин. Он приехал в Ростовскую область на выездное заседание Госсовета. Перед этим президент оправился на завод «Ростсельмаш», который посещал уже около 10 лет назад. Так примерно, да? Тогда предприятие испытывало финансовые трудности, и пришлось сокращать рабочих. Компании удалось встать на ноги при поддержке федеральных властей (ну, так считается), правительство разными мерами помогало многим производителям сельхозтехники.

Владимир Путин: Часть производств переносится из-за границы. И акционеры говорят, что делают это потому, что здесь выгоднее производить, чем за границей. Знаете, это мне было очень приятно услышать, потому что вся эта система мер поддержки, которая вводилась здесь и вводится до сих пор (используются эти меры поддержки до сих пор), срабатывает.

— По словам Путина, продовольственное эмбарго продолжает приносить пользу России. Запрет на ввоз продуктов из Европы заставил развиваться российской сельхозсектор.

А как государство помогало «Ростсельмашу» встать на ноги? И как это вообще происходило на самом деле?

— Ну, длинная история. Вы знаете, по итогам этого визита и вообще по моему опыту 19-летнему занятия на машиностроении есть в Правительстве два течения, Правительство не монолитное. Одно течение опирается на либеральную доктрину. Это течение, которое контролирует денежно-кредитную политику. Это течение до сих пор не ориентировано на развитие производства в России. Кредитные ставки в России гораздо выше, чем в других странах, налоги выше, чем в других странах. Постоянное повышение акцизов ведет к тому, что сырьевые ресурсы на внутреннем рынке, их стоимость повышается. Это сознательная политика. Ну, это те, кто ассоциируют себя с именами Гайдара, Чубайса, Высшей школой экономики.

— А вы себя с кем ассоциируете?

— Я себя ассоциирую с другим течением, представители которого тоже, к счастью, есть в Правительстве. Это люди, которые понимают, что без развития сельского хозяйства, машиностроения…

— А их можно назвать? Или это засекреченные люди?

— Ну, сложно. Они как-то не институционализированы.

— То есть они есть?

— Они есть, да.

— И с ними можно вести разговор?

— С ними можно и нужно вести разговор. Они не объединены, это достаточно аморфная как бы… ну, не масса, а группировка, что ли. Ну, это люди, которые понимают, опираются на реальные интересы и готовы слышать тех, кто занимается реальным производством. И эти люди – ну, Министерство промышленности в частности, Российский экспортный центр, отчасти Министерство сельского хозяйства – они за последние четыре года ввели целый пакет мер, которые сделали более выгодным в России производство сельхозпродукции и отчасти машиностроения. И мы видим, что растут урожаи, растут надои, количество мяса, производимого в России, увеличивается. И, соответственно, растет производство сельхозтехники вслед за всем этим.

И среди мер поддержки, которые они ввели, ну, так пунктирно обозначить: это субсидирование крестьянам 15% с цены приобретаемой российской сельхозтехники, утиль-сбор, который берется с иностранной техники и таким образом служит защитой рынка от несправедливой конкуренции из-за рубежа, меры поддержки экспорта, меры поддержки системы подготовки кадров. Ну, то, что не входит в денежно-кредитную политику, вот такие меры постепенно появляются. И они привели к этому росту в машиностроении.

— Я помню «Ростсельмаш» до того, как туда пришла новая команда, в которую вы входили.

— В конце 99-го года мы пришли.

— Да, я помню этот момент. И я помню эти пустые цеха. Я помню унылые лица рабочих. Я помню, как оттуда пачками люди просто увольнялись, и еще за ними оставался шлейф долгов. Что произошло, что случилось? Ведь либералы были у власти. Что произошло? Вот как удалось эту систему, эту ситуацию переломить, как заставить людей поверить, что новые люди, совершенно не сельские, с усами, с бородками, так сказать, такие все молодые, совершенно из другой отрасли пришедшие? Как удалось это? Я, честно говоря, не очень понимаю.

— Ну, конец 99-го года – это приход к власти и Путина тоже, и приход нас, новых акционеров, на «Ростсельмаш». И первые годы прихода к власти Путина ознаменовались изменением экономической политики. Ну, по сравнению со временами Ельцина это было небо и земля – все-таки перестали безумную приватизацию проводить, совсем уж громить промышленность перестали. Политика не стала идеальной, все равно оставались вопросы, но тем не менее вот это сочетание изменения госполитики и того, что мы как акционеры, руководство завода, ну, поставили как бы новые задачи, ориентиры в современных условиях капиталистического труда с человеческим лицом. Ну, мы выплатили долги по зарплате, закрыли какие-то еще финансовые дыры.

— Вы пришли с деньгами, я так понимаю?

— Ну, с деньгами и с командой. У нас был опыт уже вывода из кризиса нескольких промышленных предприятий, в том числе крупнейший химический концерн, ну, производитель лакокрасочных изделий «Эмпилс». В пищевой индустрии мыловаренный завод мы вывели из кризиса и сделали крупнейшим в России. Но все равно это был маленький, конечно, бизнес по сравнению с «Ростсельмашем». Но тем не менее губернатор Ростовской области на тот момент и руководство завода – они в нас что-то разглядели и доверили нам управление этим предприятием.

— Почему вас потянуло в сельский бизнес? Почему не ракеты? Почему вы не стали Илоном Маском? Почему вы создали комбайн фактически заново?

— Ну, по образованию я Физтех закончил и как раз готовился производить ракеты. И действительно, когда-то считалось, что ракеты, космос – да, это новые технологии, а комбайн, сельхозтехника – это то, что ползает по земле, и что-то такое отсталое. Но чем дальше я этим занимаюсь, тем у меня больше уважения именно к сельхозмашинам, по сравнению даже с космической техникой. Они сегодня напичканы… ну, являются полем для применения самых высоких технологий, новых материалов, новых решений в электронных системах, новых программ. То есть прогресс в сельхозтехнике сегодня движется очень быстро.

— Ну, президент бы на отсталое предприятие не поехал, я так думаю, произносить какие-то…

— Ну, наверное.

— Тем более собирать рядом с ним президиум Госсовета на эту тему.

— Ну да. Не рядом, а на нем.

— Да. У вас был спор с Путиным несколько лет назад, причем он был достаточно жесткий, насколько я помню. Вам, конечно, виднее, вы были внутри него. Но снаружи это был достаточно жесткий спор, когда вы заявили, что невыгодно перевозить… У вас же завод в Канаде еще есть, который тракторы производит?

— Есть.

— Российский завод в Канаде, да?

— Ну как? «Ростсельмаш» владеет 80% крупнейшей канадской компании.

— Да. И эти трактора, вы заявили, что их невыгодно перевозить в Россию, потому что налоги, потому что электроэнергия, потому что коррупция, потому что невозможно. И Путин тогда потребовал от вас срочно объяснений. Что было потом?

— Ну да, мы объяснили…

— Ведь он запомнил вас тогда.

— Ну да.

— Не каждый смеет спорить с президентом.

— Ну, я бы не сказал, что это спор. Он спросил: «А почему ты не переносишь?» Ну, я сказал, что это невыгодно, и начал объяснять: «Да, налоги…» Он сказал: «Ты мне сейчас на ходу не объясняй, ты мне напиши записку». Мы написали. Ну, записка получилась действительно такая жестоковатая, такая откровенная и красноречивая. И она хорошо разошлась и в коридорах власти, и в интернете, во всем обществе. Что изменилось? Что-то стало хуже, что-то стало лучше. Хуже стали кредитные ставки – они поднялись раза в два, по сравнению с тем…

— Я сразу объясню нашим зрителям, что «Ростсельмаш» перевел все-таки часть производства из Канады в Ростов.

— Ну да.

— И трактора, которые были раньше канадскими, теперь они российские.

— Ну, некоторые модели – да. Что-то стало хуже. Налоги стал в России выше, расходы на банковское обслуживание выше. Бухгалтерия легче не стала. Вот появились меры поддержки экспорта, получили субсидии, получили субсидии для аграриев. Ну и еще какой-то пакет мер. Поддерживать стали разработки новой техники, некоторых проектов, немного. Но уже этих мер хватило для того, чтобы… не то чтобы стало очень выгодно, но какая-то появилась рентабельность или коммерческий смысл в том, чтобы перевести, начать переводить производство из Канады в Россию. То есть улучшились условия.

Еще потенциал остается огромным, улучшение условий производства в России. Если этот потенциал будет реализован, если изменим мы денежно-кредитную политику, налоги снизим (причем так, чтобы налоговая система имела стимулирующий характер, а не просто ставила себе задачу – собрать как можно больше денег), тогда в России начнется действительно экономический расцвет. Двукратное или трехкратное увеличение объемов производства, которое у нас в сельхозмашиностроении мы за четыре года демонстрируем, вот такие темпы роста будут общепринятые по всей экономике нашей страны, ну, в реальном секторе. И продлятся эти темпы роста не одно десятилетие. Вот как Китай 35 лет развивается, так же мы можем испытать такой длительный период бурного роста в России, если будем продолжать улучшать экономическую политику.

— Когда Путин увидел канадско-российские трактора на «Ростсельмаше», производящиеся здесь же, что он сказал? Он вспомнил тот разговор или нет?

— Ну да, мы ему напомнили: «Пять лет назад вы спрашивали – мы сказали, что невозможно. Но сейчас приятно доложить, что пакет мер, принятых Правительством, он привел нас к тому, что мы реально перенесли сюда производство. И 300 рабочих занимаются производством тракторов. И будет увеличиваться это количество». Ну что? Вот он сказал. Мне это очень приятно слышать – то, что в России выгодно производить. Ради этого все Правительство и должно работать. Ну, это важные слова.

— Вы сказали, что трехкратный рост сельхозмашиностроения в России за последние годы. Скажите, что у нас производится? Ведь у нас трактора, насколько я знаю, производятся в Санкт-Петербурге и на «Ростсельмаше» теперь. Раньше Санкт-Петербург был единственным, по-моему, да?

— Был.

— А все остальное у нас закрывает Беларусь?

— И весь мир.

— Ну и всякого рода весь мир. Я имею в виду – из нашего, что называется, круга. Что выросло? Два тракторных завода сейчас вместо одного, да? Производство прицепных орудий: плуги, бороны, сеялки.

— Вот это все. В России 70 предприятий занимаются производством сельхозтехники. На всех из них практически серьезный рост производства – ну, 2–2,5-кратный за четыре года.

— Принято считать, что прицепные лучше покупать все-таки во Франции или в Германии. Почему так принято?

— Это было принято. Сейчас все больше и больше смещается спрос в пользу российских производителей, ну, из-за этих мер: субсидии на российскую сельхозтехнику, утиль-сбор, который снимается с западной техники.

— С конструкторской точки зрения, Константин Анатольевич. С конструкторской точки зрения, мы растем или мы производим устаревшее?

— Нет, мы растем. Уже производителей устаревшего оборудования не осталось. Те, кто не мог совершенствоваться, они уже ушли с рынка, и остались только самые живучие, такие «сорняки», которые, экономя каждую копеечку, тем не менее умудряются делать машины мирового уровня. Потому что четверть века мы живем в условиях открытого рынка, даже более льготных условий для импортеров техники, чем для российских производителей, и тем не менее эти наши производители выжили, и их технику кто-то покупает. А это значит, что техника очень даже конкурентоспособная.

— Недавно я был в одном из классов одной из сельскохозяйственных академий очень уважаемых. Так там преподают до сих пор агрегатирование МТЗ-80 с трехкорпусным плугом. Плакаты висят еще 60-х годов такие, знаете. Где готовят кадры на технику, на которую сейчас сажают механизаторов? Вы их сами готовите? Я так понимаю, что сельскохозяйственные академии сейчас не готовят.

— Тимирязевская?

— Не только Тимирязевская, но и все остальные. Очень мало учебных заведений, где можно современный комбайн вообще повидать.

— Ну, это правда. В России тем не менее сохранилось порядка 60 аграрных вузов во всех регионах. Я во многих бывал. Ну, действительно там впечатление такой полной бедноты, что ли, и действительно нищеты, я бы сказал, до сих пор присутствует. Но постепенно эта ситуация выправляется, начинает выправляться.

— А сами производители сельхозтехники не заинтересованы в том, чтобы готовить кадры, которые будут работать на этой технике?

— Ну, если мы, экономя каждую копеечку, будем делать бороны и еще готовить кадры – это как бы тяжелое финансовое бремя будет.

— Не готовить кадры, а хотя бы оборудовать класс.

— «Ростсельмаш» этим занимается, крупнейший российский производитель занимается. Он оборудовал порядка 50 классов в этих самых аграрных академиях. Мы движемся в этом направлении: поставили учебные пособия, поставили образцы сельхозтехники. Но, конечно, нам еще нужно двигаться долго и упорно, чтобы сделать действительно качественным наше аграрное образование. Вот мы говорим, что мы увеличили объемы производства в 2–3 раза. Но давайте сравним цифры: Советский Союз производил 656 тысяч тракторов в год, сейчас мы производим 7 тысяч – в 100 раз меньше.

— Ну, качество тракторов, вы знаете, какое было. Покупали три – один работал, а два на запчасти стояли. Это мы слышали, да.

— Ну, наверное, это перебор – вот такие количества. Да, трактора были менее производительными. Да, и надежность, наверное, была не на современном уровне. Но в 100 раз! Ну, слушайте… При этом страна, к счастью, осталась огромной. Поэтому нам еще надо увеличивать и увеличивать объемы производства и учить людей.

— Вы, наверное, следите за состоянием рынка сельхозтехники в России, в мире, наверное, наблюдаете за этим. Каков у нас износ сельскохозяйственной техники и сколько мы от этого теряем?

— Ну, износ у нас велик. Я бы сказал даже, и обеспеченность комбайнами у нас гораздо ниже, чем в других странах. Если взять тысячу гектар, то в Америке четыре комбайна на тысячу гектар, в Германии – шесть, а у нас один комбайн на тысячу гектар. Это обеспеченность. При этом, да, действительно, комбайн наш, и то старый. Наверное, если кто-то ездит по полям, то красный комбайн увидеть в поле – это как бы не редкость. А красный комбайн – это значит, что он выпущен до 98-го года. А это значит, что ему 20 лет. Ну, это уже экзотика. Он не должен работать больше 10 лет, по-нормальному. Поэтому, еще раз, успехи есть, но у нас впереди много-много-много работы.

— Все-таки у нас каковы потери урожая из-за того, что у нас старый парк? Если такие данные?

— Ну, сложно сказать. Минсельхоз называет потери – 30 миллионов тонн зерна из-за того, что у нас изношенные и недостаточно…

— И большая нагрузка на комбайн.

— Да. Ну, я верю, что это так. Потери – это одна проблема. Но Россия могла бы еще в 2 раза увеличить объемы производства зерна, поэтому проблему надо решать.

— Константин Анатольевич, вы как-то настроены не либерально, да?

— Нет, не либерально.

— Не либерально. Какова должна быть политика Правительства? У меня такое предчувствие, вот что-то мне подсказывает, что после марта у нас Правительство поменяется. Как вы полагаете, каким оно должно стать?

— Ну, таким опирающимся на разумные реальные интересы. Ну, что значит – я не либерал? Я считаю, что частная инициатива, свобода контракта, свобода слова должна присутствовать. Но должна быть и активная роль государства, элементы планирования надо возвращать. Государство обязано иметь образ будущего. Вот сейчас нам либералы говорят: «Не надо ничего планировать, завтра все будет по-другому, все планы пойдут прахом. Давайте ничего не будем…»

— У нас телефонный звонок, давайте послушаем. Здравствуйте, вы в прямом эфире «Аграрной политики», слушаем вас.

Зритель: Добрый вечер.

— Добрый.

Зритель: Хотелось бы сказать вам следующее. Я, вообще-то, беспокою вас из аграрной республики – Кабардино-Балкария, Нальчик. Вопрос такого характера, если можно.

— Да, конечно.

Зритель: Константина, во-первых, хотелось бы поблагодарить, что в трудную, скажем так, минуту они взяли «Ростсельмаш» и подняли с колен – ну, естественно, благодаря Путину. Но другая сторона вопроса… Все-таки я задам простой, как говорится, хозяйственный или бытовой вопрос. Когда начнем жить получше? Что для этого надо?

— Что?

— Хороший вопрос. Когда начнем жить получше? Это уже, наверное, как лидеру партии «Дело», я так подозреваю. Спасибо.

— Спасибо. Развитие реальной экономики всегда и везде приводит к улучшению жизни людей. Если мы будем опираться на реальные интересы, увеличивать производство зерна, производство машин, делать их все более производительными, то неизбежно люди станут жить богаче. Мы 30 лет назад… ну, не смеялись, но образ китайца был такой, ездящего на велосипеде и работающего за плошку риса. Сейчас, после 35 лет бурного развития, китайцы получают в среднем зарплату больше, чем россияне. Поэтому давайте развивать экономику, и все у нас будет хорошо.

— Константин Анатольевич, вы, наверное, одна из немногих партий, которые не выдвигали своих кандидатов на выборы президента. Почему?

— Ну, мы не готовы пока, в данной ситуации. Если уж ввязываться в драку, то имея как бы реальные шансы ее выиграть. Это во-первых.

Во-вторых, наверное, президент действующий может, имеет шанс стать действительно великим политическим деятелем, историческим. А великие деятели совершали определенные изменения, повороты политики своей. Наш президент уже в 2014 году повернул внешнюю политику с крымскими событиями и получил огромный кредит… вернул огромный кредит доверия. Мы надеемся, что он совершит такой поворот в следующем сроке в области экономической политики. Вот мы работаем над этим. То есть нам экономическая политика не совсем нравится. Поэтому то, что говорит Павел Грудинин – там многие вещи разумные, но тем не менее лидер у нас остается Владимир Владимирович. И мы надеемся, что он услышит предложения, которые мы озвучиваем, и совершит тот самый поворот. Мы будем его поддерживать.

— Ну, наверное, формулировкой экономической политики вы займетесь на ближайшем Московском экономическом форуме, так?

— Продолжим нашу пропаганду нашей экономической политики, да, в начале апреля.

— Спасибо, Константин Анатольевич.

— Спасибо.

— У нас в гостях был Константин Анатольевич Бабкин – президент ассоциации Росспецмаш» и лидер партии «Дело». Спасибо. С вами был Игорь Абакумов. Встретимся в следующий понедельник в любую погоду.

Читайте прогноз ценовых колебаний с 5 по 9 февраля 2018.

Источник: otr-online.ru