Продолжение серии статей: «Привыкание к жизни без еды: …»

Когда мировые цены на пшеницу растут на 75%, как это произошло в течение прошлого года, в США это означает, что хлеб дорожает с $ 2 до с $ 2,10. Однако если вы живете в Нью-Дели, такое астрономическое подорожание действительно имеет значение. Удвоение мировых цен на пшеницу означает, что пшеница, которую вы принесете домой с базара, чтобы вручную смолоть в муку и испечь чапати, стоит вдвое больше. Из страха перед невозможностью приобрести достаточно зерна на рынке, несколько богатых стран (Саудовская Аравия, Южная Корея и Китай) сделали необычный шаг – купили или арендовали землю в других странах, чтобы на ней выращивать для себя зерно.

Так же, как и зерно, дорожает рис. Если мировые цены на рис удваиваются, то же самое происходит с ценой на рис на местном базарчике в Джакарте. И то же касается тарелки риса на столе индонезийской семьи.

Встречайте новую продовольственную экономику 2011 года. Цены растут везде, но последствия этого проявляются по-разному.

Для американцев, которые тратят в супермаркетах менее одной десятой от своего дохода, рост цен на продукты является неприятностью, но не катастрофой. Но для беднейших двух миллиардов людей на планете, которые тратят на еду 50-70% дохода, это подорожание означает, что они будут есть не два раза в день, а один. Те, кто цепляется за низкие ступени мирового экономического лестницы, рискует упасть с нее вообще. А привести это может – и приведет – к революциям и общественным потрясениям.

В 2011 году ооновский индекс цен на еду поставил рекорд всех предыдущих времен. По состоянию на март цены росли восемь месяцев подряд. Учитывая прогноз на дефицит урожая, шаткий состояние правительств Среднего Востока и Африки за роста цен, рынки, переживающие один шок за другим, пища быстро станет скрытым движителем мировой политики. И кризиса наподобие нынешней станут привычным делом.

Новая геополитика пищи выглядит значительно минливишою – и гораздо противоречивее – чем это было раньше. Недостаток пищи – новая норма.

До недавнего неожиданные скачки цен не играли большой роли, потому что за ними быстро наступал период сравнительно низких цен на еду, что позволяло обеспечить политическую стабильность в конце 20 века по всему миру. Но сейчас причины и последствия имеют другой – угрожающий – характер.

Во многих смыслах сейчас возобновилась пищевая кризис 2007-2008 годов, в свое время утихла не потому, что мир каким-то образом сплотился и решил ее раз и навсегда. А утихла она потому, что глобальный кризис сократил спрос, а благоприятные погодные условия позволили фермерам получить рекордный урожай зерна.

С исторической точки зрения, всплески цен почти всегда были вызваны погодными аномалиями – отсутствием муссонов в Индии, засухой в бывшем СССР, «тепловой волной» на Среднем Западе США. Таки события всегда имели разрушительное воздействие, но, к счастью, случались редко.

К сожалению, нынешние цены растут вследствие трендов, которые одновременно наращивают спрос и затрудняют увеличение производства. Среди них – быстрый рост населения, рост температуры, осушение ирригационных колодцев.

Ежедневно возле обеденного стола планеты появляются двести девятнадцать тысяч новых людей, которых надо накормить.

Еще более тревожным является то, что мир теряет способность смягчать эффект дефицита продовольствия. В ответ на прежние всплески цен США, крупнейший производитель зерна в мире мог эффективно отвлечь мир от потенциальной катастрофы. С середины 20 века до 1995 года в США был или избыток урожая, или незанятые пахотные земли, которые можно было засеять, чтобы спасти проблемные страны.

Когда в 1965 в Индии не выпали муссонных дождей, президент Линдон Джонсон направил одну пятую американского урожая пшеницы в Индию, и тем самым отвлек голод. Больше такого сделать не удастся, резервы исчерпаны.

Поэтому продовольственный кризис 2011 года – это реальность, и именно поэтому она может привести к хлебных бунтов, а в конечном итоге к политическим революциям. Что как восстание в Тунисе, Египте и Ливии (страны, импортирующей 90% зерна) – не конец истории, а только начало?

Готовьтесь, фермеры и министры иностранных дел – наступает новая эра, в которой дефицит продовольствия формирует глобальную политику.

Удвоение цен на зерно с 2007 года было вызвано двумя факторами: рост спроса и сложности с быстрым увеличением производства. Результатом стал мир, который поразительно отличается от щедрой глобальной зерновой экономики прошлого века.

Даже на этой ранней стадии можно заметить общие конкурсы новой пищевой экономики.

Со стороны спроса фермеры будут испытывать все большее давление. Первый – рост населения. Ежегодно фермеры накормить 80 миллионов «новых» людей, почти все они происходят из развивающихся стран. Населения мира почти удвоилось с 1970 года и в середине 21 века составит 9 миллиардов. Еще три миллиарда пытаются подняться выше в «цепочке питания», потребляя больше мяса, молока и яиц. Как только большинство семей в Китае и других странах попадут к среднему классу, они захотят питаться лучше. Но вместе с ростом поголовья скота растет спрос на пищевое зерно (сейчас в США потребление зерна на душу населения в четыре раза выше, чем в Индии, где в животном протеин превращается немного зерна. Пока немного.)

В то же время США, которые некогда играли роль глобального буфера против неурожая в других странах, сейчас превращают огромные количества зерна в автомобильное топливо – несмотря на то, что мировое потребление зерна (сейчас оно составляет 2,2 миллиарда тонн в год) роствсе более быстрыми темпами. Десять лет назад потребление увеличивалось на 20 миллионов тонн в год. Сейчас – на 40 миллионов тонн ежегодно.

Но путем перегонки зерна на этанол в США эти темпы возросли еще больше. В 2010 году США собрали 400 миллионов тонн зерновых, из которых 126 миллионов тонн пошли на этаноловые фабрики (в 2006 году – лишь 16 миллионов тонн).

Такое значительное количество, что идет на производство этанола, означает, что теперь цены на зерно привязаны к ценам на нефть. Так, если нефть вновь подорожает до 150 долларов за баррель, это потянет вверх и цены на зерно: ведь станет выгоднее перерабатывать зерно на топливо.

И это не только американский феномен. Бразилия, которая производит этанол из сахарного тростника, занимает второе место после США, а в ЕС имеют целью получать к 2020 году 10% топлива из возобновляемых источников, преимущественно биотоплива. Это также отнимает земли от производства продовольствия.

И речь идет не просто рост спроса на еду. Все – от снижения уровня грунтовых вод к эрозии почвы и последствий глобального потепления – свидетельствует о том, что мир не сможет справиться с глобальным ростом нашего аппетита. Взять хотя бы изменения климата: простое правило агро-экологов утверждает, что на каждый градус Цельсия, на который возросла температура в течение сельскохозяйственного сезона, урожайность зерновых упадет на 10%. Эта закономерность драматически проявилась во время засухи 2010 года в России, где урожай зерновых сократился почти на 40%.

Саудовская Аравия – одна из 18 стран, где созревает водная «аграрная пузырь».

В целом более половины населения планеты живет в странах, где снижается уровень грунтовых вод. Средний Восток с его политическими беспорядками – первый регион, где производство зерна вышло на максимум и начало спадать за дефицита воды. При этом население растет. Спад урожайности уже начался в Сирии и Ираке, и скоро начнется в Йемене. Но самые «пищевые пузыря» – в Индии и Китае. В Индии, где фермеры пробурили 20000000 ирригационных скважин, падает уровень грунтовых вод, и скважины начинают пересыхать. Всемирный Банк докладывает, что 175 000 000 индийцев питаются с орошаемых полей. В Китае оросительное земледелие сосредоточено на Северной китайской равнине, где производится половина пшеницы и треть кукурузы в стране. 130 миллионов китайцев получают продукты с орошаемых полей. Как эти страны будут решать проблему дефицита, когда высохнет их ирригация?

Кроме этого, мы также неправильно обращаемся с почвами, порождая новые пустыни. Эрозия почв, что является следствием чрезмерного распашка, подрывает производительность на трети пахотных земель мира.

В течение последнего полувека мы привыкли воспринимать аграрный прогресс как должное. Десятилетие за десятилетием передовые технологии забезпечуваи постоянный рост урожайности. Действительно, урожайность с гектара возросла с 1950 года втрое. Но сейчас в наиболее передовых аграрных странах эта эра заканчивается – фермеры уже используют все возможные технологии для повышения урожаев. Урожайность риса росла в течение ста лет, а сейчас уже шестнадцать лет в Японии она не увеличивается. В Китае урожай скоро тоже «выровняются». А только эти две страны обеспечивают треть мирового урожая риса. Между тем урожаи пшеницы вышли на плато в Британии, Франции и Германии – трех крупнейших производителях пшеницы в Западной Европе.

Сокращение мировых ресурсов пищи означает, что способность выращивать продовольствие становится новым геополитическим рычагом. Страны начнут борьбу за собственные локальные интересы – за счет общего блага.

Первые признаки проблем появились в 2007 году, когда фермеры не смогли удовлетворить рост глобального спроса на зерно. Цены на зерно и сою начали расти и в середине 2008 года утроились. В ответ большинство стран-экспортеров попытались обуздать внутренний рост цен, ограничив экспорт. Среди них были Россия и Аргентина – два ведущие экспортеры пшеницы. Вьетнам, экспортер риса № 2, вообще запретил экспорт на несколько месяцев в начале 2008 г.

Когда страны-экспортеры начали ограничивать экспорт, страны-импортеры запаниковали. Не имея возможности надеяться на рынок, несколько стран пошли на неизвестный ранее шаг: попытались заключить долговременные соглашения со странами-экспортерами. Филиппины, например, вели переговоры о трехлетнее соглашение с Вьетнамом на 1,5 млн т. риса ежегодно. С аналогичной целью в Австралию прибыла делегация Йемена, но не имела успеха. На рынке, где господствуют продавцы, экспортеры неохотно заключали долгосрочные обязательства.

Из-за страха перед невозможностью приобрести достаточно зерна на рынке несколько богатых стран (Саудовская Аравия, Южная Корея и Китай) сделали необычный шаг – купили или арендовали землю в других странах, чтобы на ней выращивать для себя зерно. Большинство из этих земельных приобретений приходятся на Африку, где некоторые правительства сдавали пахотные земли в аренду менее чем за доллар за акр (0,4 га) в год. Среди них были Эфиопия и Судан – страны, где миллионы людей живут на пищевую помощь от ООН. То, что правительства двух стран продают земли иностранцам, тогда как собственный народ голодает, – досадный комментарий в адрес их лидеров.

До конца 2009 года велись переговоры по сотням сделок по приобретению земли, некоторые из них превышали миллион акров (400 тыс га). Анализ Всемирного Банка за 2010 год свидетельствует, что эти «захват земель» в целом составляют 140 миллионов акров – это больше чем пахотная земля, отведенная в США под пшеницу и кукурузу вместе взятые. Такие приобретения обычно включают право на воду – что означает последствия для всех стран, расположенх ниже по течению рек. Вся вода бассейна Верхнего Нила, идет на орошение земель в Эфиопии и Судане, не попадет в Египет, которому теперь придется вести переговоры о воде с новыми странами.

Риск конфликтов – и не только через воду – очень высокий.

Многие земельных сделок заключались тайно, и в большинстве случаев земля, проданная или отдана в аренду, использовалась местными крестьянами. Часто с ними вообще не советовались ли вообще не сообщали о новых договоренностях. А потому, что в таких странах право собственности на землю не оформлено, фермеры, потерявшие свою землю, не имели с чем идти в суд.

Враждебность местного люда к таким захватов земли – правило, а не исключение. В 2007 году, когда цены на землю начали расти, Китай заключил соглашение с Филиппинами об аренде 2500000 акров земли, урожай с которой должен был быть отправлен в Китай. Как только об этом стало известно, общественное возмущение (за которым стояли филиппинские фермеры) вынудило правительство приостановить сделку. Такой же скандал пошатнул Мадагаскар, где южнокорейская ферма Daewoo Logistics приобрела права на более чем 3 миллиона акров земли. Утечка информации о сделке породил политический фурор, который привел к свержению правительства и отмене сделки.

Действительно, вряд ли более благоприятная «топливо» для восстаний, чем конфискация земли у людей. Более того, сельскохозяйственная техника уязвима к диверсиям. Если поджечь поле зрелой пшеницы, оно горит очень быстро.

Риск представляют не только подобные соглашения. Иностранные инвесторы, которые выращивают хлеб в стране, где полно голодных людей, имеющих дело с другим вопросом – как вывезти зерно. Пропустят ли крестьяне грузовики с пшеницей, когда они сами находятся на грани голода? Шансы политической нестабильности в странах, где крестьяне потеряли свои земли и средство к существованию, очень высокие.

Так, подобные сделки означают потенциальные инвестиции в сельское хозяйство развивающихся стран, – в общем на сумму в 50 млрд долларов. Но пройдет много лет, прежде чем будет получен существенный рост урожайности. Общественная инфраструктура современного рыночного сельского хозяйства в большинстве стран Африки просто отсутствует. В некоторых странах года пойдут на строительство дорог и портов, необходимых для завоза удобрений и экспорта с / х продукции. Кроме этого, современная агро-отрасль нуждается в собственной инфраструктуры: машинных состояний, топливных складов, ремонтных баз, бурового оборудования, ирригационных насосов, чиллеры и энергии для их работы. Сейчас развитие приобретенных земель идет крайне медленными темпами.

Поэтому насколько это все может увеличить мировое производство продовольствия? Мы не знаем, но анализ Всемирного Банка приводит данные, что только 37% этих проектов будут посвящены производству пищевой продукции. Большинство земель была приоббана для производства биотоплива и других промышленных культур.

И если некоторые из этих проектов итоге обеспечат рост урожайности – кто от этого выиграет? Если буквально все – оборудование, удобрения, пестициды, семена – завозится из-за границы, а весь урожай отгружается за рубеж, на экономику страны это не сильно повлияет. В лучшем случае, местные получат работу на фермах, но с высоким уровнем механизации работы будет немного. И что хуже всего, бедные страны, такие как Мозамбик или Судан, будут иметь меньше земли и воды на прогодивлю собственного голодного населения. Пока эти проекты более привели к беспорядкам, чем к росту производства продовольствия.

И это разделение между бедными и богатыми странами скоро станет еще более выразительным.

В январе развернулась новая схватка между странами-импортерами за гарантированное снабжение продовольствия. Южная Корея, которая завозит 70% зерна, объявила о создании новой государственно-частного учреждения, которое будет закупать часть зерна. Имея штаб в Чикаго, она планирует «обойти» большие зернотрейдингови компании и покупать зерно напрямую у американских фермеров. Приобретя собственные элеваторы, корейцы смогут подписать многолетние контракты на поставку, с определением объемов пшеницы, кукурузы или сои, которые будут приобретены по фиксированной цене.

Другие импортеры не будут наблюдать молча за тем, как Южная Корея «связывает» часть американского урожая зерновых еще до того, как он попадет на рынок. До корейцев скоро присоединятся Китай, Япония, Саудовская Аравия и другие. И хотя Корея изначально сосредоточилась на США – мировым лидером по экспорту зерновых – она ​​сможет заключать соглашения с Канадой, Австралией, Аргентиной и другими ведущими экспортерам.

Никто не знает, к чему приведет это усиление конкуренции за продовольственные запасы. Но похоже, что мир движется от международного сотрудничества, которая развивалась на протяжении десятилетий после Второй мировой войны, к философии «каждый сам за себя». Продовольственный национализм может обеспечить пищевые ресурсы отдельным богатым странам, но отнюдь не улучшает мировую продовольственную безопасность. Несомненно, страны с низким доходом, которые продают свои земли или импортируют зерно, ощутят на себе ухудшение ситуации с продовольствием.

С сокращением рынка зерна и увеличением климатической нестабильности растут и глобальные риски. Мы сейчас так близко к развалу мировой продовольственной системы, это может стать любое время. Представим, например, что бы произошло, если бы жара 2010 года в России произошла вокруг Чикаго. Сорок процентов спада от прогнозируемого российского урожая в 100 миллионов тонн – это 40 миллионов тонн зерновых. Но такое же соотношение по американским 400 миллионов тонн – это 160 миллионов тонн недобора зерна. Этозначало бы сокращение запасов зерновых (ресурс до нового урожая) до 52 дней потребления. Это был бы не только низкий уровень за все время, но и менее чем 62 запасов в 2007-08 годах – а тогда зерно подорожало в три раза.

И что тогда? На мировых рынках зерна воцарится хаос. Цены выпрыгнут за пределы графиков. Некоторые страны-экспортеры, чтобы сдержать внутренние цены на продовольствие, ограничат ли запретят экспорт – как это было в 2007 и 2008 годах. Телевидение будет показывать не российские пожара в глубинке, а сюжеты о голодных бунтах в бедных странах и свержения правительств, которые не смогли обуздать голод. Страны-экспортеры нефти, импортирующих зерно, менять зерно на нефть. Бедным импортерам не найдется места на рынке. На фоне свержения правительств и падения мирового рынка зерна глобальная экономика начнет разрушаться.

Лестер Браун, foreignpolicy

Читайте также:

1) «Привыкание к жизни без еды: Ликвидация чрезвычайных резервов»

2) «Привыкание к жизни без еды: Уолл-стрит пахнет кровью»

3) «Привыкание к жизни без еды: Агробизнес в качестве долгосрочной стратегии»

4) «Привыкание к жизни без еды: BP, биоэтанол и геноцид»

5) «Привыкание к жизни без еды: Новые глобальные пыльные бури?»